– На теле тридцать три колотые раны.

Судмедэксперт положил на ноги мертвой женщины два листа бумаги формата А‑4. Машинописные заметки. Эверт Гренс видел на столе у Эрфорса этот допотопный агрегат, похоже его собственный.

– Двенадцать из них смертельны, каждая в отдельности. Пробиты сердце, легкие, печень. – Людвиг Эрфорс оставил протокол вскрытия, склонился над телом. – Удары нанесены длинным колющим лезвием. Глубина ран различна. Преступник менял силу удара. Но и жертва сопротивлялась.

Четырнадцать ран на обоих плечах. Она защищалась, сначала стоя, потом лежа.

Глубина ран различна.

– Продолжай.

– Ты хочешь, чтобы я строил догадки?

– Да.

Эрфорс вздохнул. Он был педантом и не любил говорить о том, в чем сомневался.

– Учитывая вероятную схему действий преступника, я полагаю, Эверт, что сначала он наносил поверхностные удары, а под конец – глубокие. Поэтому я полагаю, что он находился в состоянии аффекта. Бил снова и снова. Все ожесточеннее.

Судмедэксперт откинул простыню, которая закрывала живот и грудь трупа. Гренс напрасно искал нетронутый участок. Женщина была сплошь искромсана.

– Сила, Эверт, в предположительно заключительных атаках… она просто нечеловеческая.

Эверт Гренс всматривался… удар, еще удар и еще. В общей сложности сорок три раза.

– Колющее лезвие, говоришь?

– Длинный узкий нож. С зазубренным острием. Предположительно обыкновенный кухонный нож.

Большинство преступников, использующих нож, страдают психическими нарушениями. Гренс это знал. Кое‑кто стремился оценивать такие случаи статистически, составляя длинные колонки таблиц. Он в этом не нуждался. Всю жизнь ловил психов и знал, что ножи и психическая слабость по какой‑то причине связаны между собой.

– Ты же видишь, как она выглядит.

Эверт Гренс отступил назад и собрался уйти, но Эрфорс вовсе не думал заканчивать разговор. Стоял рядом с трупом, медленно провел над ним рукой, от ног к голове:

– Видишь?

– Да.

– Живого места нет.

– Верно.

Судмедэксперт секунду подождал, потом снова прикрыл искромсанное тело простыней.

– Мне доводилось вскрывать детей, подростков, женщин, мужчин. И я давно перестал испытывать эмоции… – Он повернулся к Гренсу: – Но редко когда видел такое… исступление. Такую злобу. Ищи психически больного, Эверт. Или… ненавидящего.

Марианна Херманссон удостоверилась, что мигалка включена, бросила взгляд в зеркало заднего вида и свернула с шоссе Е‑18. От Крунуберга до Арланды она доехала за девятнадцать минут.

– Все хорошо? – Она сбавила скорость и обернулась: – Правда?

Девочка, которой Марианна отдала свою единственную зимнюю куртку, сидела на заднем сиденье. С шестимесячным ребенком на коленях.

– Да.

Через три часа после того, как объявили общенациональный розыск, патруль из Арланды обнаружил автобус, в точности соответствующий описанию, на одной из автостоянок аэропорта. Херманссон покинула инспектора, толковавшего о разделении группы, и прошла к бассейну. Сначала Надя разговаривать не желала, но потом через силу выслушала и поняла, что от нее требуется и куда Марианна Херманссон ее повезет, если она хочет, с сыном. Они вместе прошли в кабинет Херманссон, подобрали одежду, защищающую от январского мороза, потом сходили на склад и по заявке, подписанной Эвертом Гренсом, получили детскую коляску. Расследование продолжилось на автостоянке крупнейшего аэропорта Швеции.