Надо бы.

Только звонить некому.

Она – его жизнь за пределами этой окаянной комнаты. Только Анни он звонил, если хоть на миг желал оторваться от своих мыслей. Она никогда ничего не говорила, просто сидела там, а кто‑то из персонала держал трубку возле ее уха, она слушала, иногда смеялась булькающим в груди смехом. Порой он перебрасывался словечком‑другим с кем‑нибудь из пожилых медсестер санатория, а еще разговаривал с хозяином пиццерии, который рассказывал о своем доме в Стамбуле, и с молодой женщиной, официанткой в ресторане на Санкт‑Эриксгатан, куда он ходил в одиночестве либо не ходил вовсе. Остальные – коллеги по службе. Он сам так решил, устав от людей, вечно требовавших чего‑то взамен, прятался за письменным столом, каждую ночь спал, скорчившись калачиком, по нескольку часов на диване для посетителей, слишком коротком, продавленном, но надежном.

Анни – единственное, что мало‑мальски напоминало будничную жизнь других людей. А больше ничего. Ему следовало выехать туда еще двадцать минут назад, но он не смог, не хватило сил. Кипа дел за спиной, которые он отложил сегодня утром, когда все внимание сосредоточилось на убитой женщине и сорока трех детях; надо снова вникнуть во все это, работать с максимальной отдачей, читать, думать, смотреть прямо перед собой, чтобы для того, что он не желает принимать, не осталось места.

Гренс зажег третью стеариновую свечу, взял забытую чашку с холодным кофе, оставленную возле машины, никчемной без электричества. Тридцать два дела. Он поднимал папку за папкой, пролистывал хотя бы несколько документов. Жестокое избиение в очереди на такси у Центрального вокзала. Покушение на убийство в квартире на Пиперсгатан. Оскорбление служащего возле «Трех вех» на Васагатан. Попытка изнасилования на кладбище Святой Катарины. Дерзкий налет на магазин «7‑Илевен» на Томтебугатан. Он читал, думал, смотрел прямо перед собой и через полчаса сообразил, что не понимает ни слова. Все эти корявые формулировки, так хорошо знакомые, даже приятные, сейчас были попросту бессмысленны.

Он посмотрел на часы. Половина двенадцатого, поздний вечер. Прилечь, что ли, на диван. Попробовать во сне выкинуть все из головы. Ничего не вышло. Стало только хуже. Нестерпимое, мучительное нахлынуло с новой силой, он был совершенно беззащитен.

Гренс встал, ощупью поискал мобильник. С машинами сейчас плохо, гололед и мороз, такси прождешь как минимум час, а то и больше. Он надел куртку. Собственно говоря, это не так уж далеко, можно пройтись пешком, ему нужен воздух, покой, который приходит, когда шагаешь в своем ритме.

Бергсгатан, Шелегатан, мимо аптеки на углу напротив.

Детей бросили здесь, всего лишь восемнадцать часов назад, иные дни словно бы никогда не кончаются.

Он немного постоял на том месте, которое указала румынская девочка.

Ему часто приходилось работать с детьми. Со свидетелями домашних отцовских бесчинств, с юными наркоманами, балдеющими на городских скамейках, четырнадцатилетними взломщиками, застигнутыми при ограблении квартиры.

Расследований было много, всех и не упомнишь. Но чтоб сразу сорок три – такое случилось впервые.

Вниз по Хантверкаргатан, к мосту Стадсхусбру и Тегельбаккен. Попадались прохожие, правда немногочисленные, мороз караулил каждый шаг, но вскоре к нему вроде как присоединилась парочка, говорившая по‑английски, достаточно громко и четко, так что он мог понять. Потом, неподалеку от Васагатан, проститутка пыталась поймать его взгляд. В остальном же только холод да пронизывающий ветер.

Он шел по Клара‑Вестра‑Чюркугатан. Большая церковь стояла по правую руку. Сам того не сознавая, Эверт Гренс выбрал маршрут через место, связанное с расследованием убийства женщины.