|
Это меня вполне устраивало. Если бы я вдруг все завершил, могла бы возникнуть опасность сойти с ума. Порой мне снился кошмарный сон, что у меня нет больше «дел», моя корзинка для «входящих» пуста, и, раз мне нечего больше делать, значит, нечего там и находиться. В тот день, о котором идет у нас речь (а мы все еще не продвинулись дальше утра пятницы), нас долго продержали в метро, и я появился на службе позднее обычного. Раздраженный этой задержкой (все стоят, грудь к груди, спина к спине, в зловещем молчании), я совсем забыл о девушке-индианке. По всей вероятности, она вообще не имела ко мне никакого отношения. Входя в департамент, я столкнулся с Клиффордом Ларром. Я спешил к лифтам, он — к лестнице. Он работал в бельэтаже, так сказать, на piano nobile.[16] Я работал ближе к чердакам. Мы поздоровались. Он приостановился.
— Приятно вчера провели время, верно? — Очень приятно, — ответил я. И он проследовал своим путем. Войдя в наш коридор, я сразу заметил, что в чулане у Артура горит свет. Я не стал останавливаться, хотя дверь и была приоткрыта. Артур, стеснявшийся появляться в Зале, возможно, хотел подловить меня. Мне, однако, легко было избежать с ним встречи, так как я приучил его никогда не разговаривать со мной на работе ни о чем, кроме дел. А сейчас мне вовсе не улыбалась беседа с Артуром tête-a-tête.[17] И я прошел мимо его чулана прямо в Залу. Реджи и миссис Уитчер оба были на месте. Они уже создали, так сказать, «атмосферу». Это тоже побуждало меня приходить раньше всех. — Добрый день, Хилари! — Доброе утро. — Я сказала: добрый день! — Он вчера отмечался у Импайеттов, — сказал Реджи. — По четвергам он бывает не у Импайеттов, а у своей приятельницы. — Ничего подобного, у приятельницы он будет сегодня. — Приятельница у него по четвергам! — Хилари… Хилари… послушайте… разве вы не сегодня идете к приятельнице? — У меня нет приятельницы, — сказал я, усаживаясь спиной к ним и раскрывая какое-то дело. — Ох, врун, какой врун и хитрец, какой хитрец! — Хилари — мужчина таинственный, верно, Хилари? — Он просто хочет сказать, что у него не приятельница, а дама сердца, — заметил Реджи. — «Эй вы там, эй, кто ваша дама сердца…»? — Никакая это не дама, просто моя… — Помолчите, пожалуйста, будьте так добры, — сказал я. — Отлично, сегодня у Хилари благостный день. — Значит, сегодня в нас не будут лететь чернильницы. — Хилари, Хилари-и, а Фредди сказал вам про пантомиму? — Да. Вы будете Сми. — А Хилари будет крокодилом, только ему об этом еще не сказали. — Хилари надо изображать самого себя — все просто умрут от смеха! — А Эдит, с моей точки зрения, надо быть Уэнди, — сказал я. — Ох, остряк, какой остряк и до чего умно, до чего умно! — Можно было бы обойтись без хамства, Хилари, и не намекать дамам на возраст! — Уэнди будет изображать Дженни Сирл из Архива, одна из многочисленных экс-приятельниц Реджи. — Неудивительно, что меня прозвали Неотразимый Султан. — Поплавав в машинописном бюро, Реджи словно побывал на южных берегах, загорел, похорошел! — А вот на роль Питера никого еще не подобрали. — Из Фиша может получиться преотличный Питер — он ведь еще не достиг половой зрелости. |
