– Потом – это когда? Когда – потом? – наступала на отца Вика. – А уроки я на коленке делать буду?!

С Остапом разговор короткий, но вдруг у неё получится?

Не получилось.

– Уроки будешь делать в нашей комнате. Не злись, дочь. Будет тебе письменный стол, обещаю. А завтра купим торт и отметим твоё новоселье.

В Викиной груди не умещалось счастье: теперь у неё своя, отдельная комната! Мама за четыре года ни разу о комнате не заикнулась, и Вике запретила. Всё получилось благодаря Марье, без неё дед фиг бы уступил Вике библиотеку, а Марья его уболтала. Она это умеет… Вика представила, как Марья «убалтывает» деда, как он ей говорит: «Да понял я, понял. Иди уже… Ты меня достала!» – и счастливо рассмеялась.

Наталья криво улыбнулась и ушла к себе.

Говорят, бог наказывает исполнением желаний. Натальино желание – было исполнено всевышним качественно и в срок: через год Марью свалил ревматоидный артрит (так ей сказали врачи, а настоящий диагноз был в разы страшнее: костный туберкулёз). В квартире пахло травяными настоями и притираниями, статус помощницы по хозяйству был окончательно предан забвению, и все домашние дела легли на плечи Натальи.

Наталья была уверена, что Марьин артрит – чистой воды притворство. И в глубине души радовалась, что всё так повернулось: в доме она теперь полновластная хозяйка. Работа в архитектурной мастерской, куда её устроил Иван Андреевич, пришлась Наталье по душе, Вика училась в двух школах – общеобразовательной и художественной (её приняли в подготовительный класс), дед души не чаял в единственной внучке, проблема с жильём решена, проблема с Викиным будущим – тоже. Внучку академика примут в Строгановскую Академию на раз-два, с её-то способностями. Напрасно Марья вьётся вокруг девочки вьюном, подавая ей банки с красками, натягивая на подрамник холсты и отмывая кисти. «Ей не три годика, ей нянька не нужна»– неприязненно думала Наталья.

Гражданскую жену отца она возненавидела с первого взгляда.

Впрочем, Марья тоже её не любила, потому что квартиру Иван Андреевич завещал дочери. Не ожидавшая такого, Наталья не знала, чем ему услужить. Стирала, убирала, пекла пироги, варила его любимый украинский борщ, который полагалось есть деревянным ложками из глиняных мисок, заедая чесночным пампушками. Отправив в рот последнюю ложку наваристого борща, Иван Андреевич одобрительно кивал головой. Марью он не упрекнул за безделье ни словом.

* * *

Последней каплей Марькиного терпения (или последним забитым в него гвоздём) стал отказ родителей разрешить ей окончить десятилетку. «Читать-считать умеешь, восьмой класс закончишь, и хватит с тебя. В совхозе алгебра с геометрией ни к чему, в жизни не пригодятся» – сказал дочери Семён. Марька с надеждой посмотрела на мать. Настасья отводила глаза и молчала. Значит, согласна с отцом. Значит, десятилетки ей не видать, будет работать в совхозе. Днём в совхозе, вечером на огороде, и так всю жизнь…

Анька маленькая ещё, а подрастёт, и по дому работать заставят, и на огороде – мечтала Марька. Но мечты не сбылись. Аня росла как цветок на подоконнике: милостиво позволяя о себе заботиться и радуя родителей успехами: и рисует она, и танцует, и в классе первая ученица, и красивая стала, ещё краше чем была! После школы у Ани рисовальный кружок, у Марьки прополка огорода; по воскресеньям у Ани танцкласс, у Марьки уборка, и стирка, и огород…

Марька тоже хотела – рисовать. И танцевать хотела научиться, но в изостудию (так именовался школьный кружок) её не приняли по причине отсутствия способностей, а занятия танцами стоили денег, которых на Аньку хватало, а на двоих не хватит.