Поэтому сказала мужу, что никуда с ним не поедет, ни в чем его не упрекает и если ему так надо – то пусть едет. «Разведёмся и дело с концом» – не сдержавшись, брякнула Инга. И встретила удивлённый взгляд, который сменила откровенная усмешка. – «О разводе даже не мечтай» – был ответ.

Чермен давно всё решил, он всё и всегда решал сам. Инга с матерью вытаращили глаза, когда узнали, что поросенка и кур им придется продать, и дом тоже. С покупателем Чермен уже договорился. В Москву они поедут всей семьёй, вместе с Эмилией Францевной, оставлять её одну в Кинешме Чермен не собирался. Инга ждала ребенка, Чермен об этом знал (каким-то непостижимым образом он знал всё и всегда), и медлить было нельзя.

– Да как же это можно, всё здесь бросить и уехать? А ты подумал, где мы жить будем, за домик наш много не дадут, на московскую квартиру не хватит, это даже смешно, – обрела наконец дар речи Эмилия Францевна. Говорила, прокатывая слова между губ дробно рассыпающимся говорком, а сама уже верила, уже знала: и денег хватит, и квартира у них будет, а главное – она не останется здесь одна, она бы просто умерла – одна. Её двадцатилетний зять оказался умнее, чем она думала. И решил взять её с собой, хотя зачем она ему нужна – тёща есть тёща. Эмилия не понимала одного: Чермену не хватало матери, все эти годы не хватало, и сам того не сознавая, он тянулся к тёще, которая никогда не встревала в их с Ингой размолвки и не принимала сторону дочери, мудро держа нейтралитет. Зятя она звала сыном, и бросить её, оставить одну – он не мог. Это было бы недостойно мужчины.

В Москву Чермен решил перебраться, когда на банковскую карточку, подаренную ему Гасаном, стали приходить крупные суммы: «раскрутившись» в Казани, Гасан не забыл о брате и честно делился прибылью.

Чермен оказался под стать своему дяде – умелым и оборотистым. На деньги, вырученные от продажи дома, в Москве сняли квартиру, с которой через полгода съехали – Чермен устроил тёщу в ЖЭК, где она только числилась, а работал кто-то другой (Эмилия не спрашивала, кто. Зять не любил вопросов).

Втроем они перебрались в служебную квартиру на первом этаже, с паркетными полами, которые Чермен застелил коврами, разбросав по ним красиво расшитые подушки. Инга светилась от счастья, Эмилия Францевна была благодарна зятю за дочь, пекла его любимые пироги с брынзой и вязала «приданое» для будущей внучки. Инга поступила на курсы дизайна интерьера и ходила, по определению Чермена, «сильно гордая», заявив мужу, что по окончании курсов он своей квартиры не узнает. – «Ты сначала ребенка роди, интерьером после займёшься» – улыбнулся Чермен.

Летом к ним приехал Гасан. Поздравил двоюродного брата с рождением дочери, завалил дорогими подарками Ингу с матерью, и подключив свои связи, устроил Чермена на работу, о которой Инга молчала, а Эмилия Францевна не спрашивала. В сказку про телефонный узел, где зять, получив в армии специальность связиста, «ставил телефоны», Эмилия Францевна не поверила.

О том, в каком ведомстве работал Чермен, на дачах никто не знал. Эмилия Францевна жила на даче с весны до осени и от души радовалась, когда к ней заглядывали соседки. Накрывала на террасе чайный стол и вела неспешные разговоры об огурцах, которые не растут и чахнут, и она поливает их водой, разведенной молоком. О вишенье, которого в этом году уродилось много, а внучка любит вишневый компот. О соседских девчонках, которые «цельный день без толку болтаются и вконец распустились».

– Каникулы у них, заняться нечем, вот и распустились.

– Нашей-то родители распускаться не дают, нашей мать заниматься велит, два часа каждый день: английский, французский, математика и русский.