Изменить размер шрифта - +

Вика демонстративно заперла калитку и ушла в дом. И только за дверью позволила себе слёзы: выкопанную картошку ей не простят, не будет картошки – не будет и денег на репетитора по рисунку. Плеер так или иначе придется вернуть, а без репетитора об Академии живописи можно забыть. Вика опустилась на корточки, привалилась спиной к двери и заплакала.

* * *

«Ба, ты чего? Вставай! Она все равно плеер не отдаст. Ты не бойся, тебе ничего не будет, я папе скажу, что на озеро без твоего разрешения ушла, я одна виновата, а ты ни при чём» – сказала Роза бабушке. Эмилия Францевна тяжело поднялась, отряхнула от пыли юбку и поплелась домой. Все собравшиеся молчали, потрясенные словами девочки. Эмилия Францевна побаивалась зятя, который не позволял ей наказывать внучку за проступки и делать ей замечания. Впрочем, кормить девочку сладостями и разрешать ей валяться в постели до полудня зять тоже не позволял. Жаловаться Инге не имело смысла, и Эмилия отводила душу в разговорах с соседкой по участку.

– Я ему нужна как нянька, пока дочка не вырастет. А как вырастет, тут он меня и турнёт, и Инга моя не заступится. Молчит и в рот ему смотрит, что он скажет, – жаловалась Эмилия Францевна соседке, с которой они частенько чаёвничали, перемывая косточки калиновцам. Забывшись, она «переводила рельсы» на дочь, которую Чермен, по её словам, избаловал донельзя:

– Инге моей ни в чем отказу нет, муж хоть бы раз прикрикнул, ногой бы топнул, совсем совесть потеряла: и то хочу, и это. А Чермен и рад стараться, то ей шубу новую, то круиз Средиземный, – подперев рукой щёку, рассказывала Эмилия, забыв, что минуту назад поносила зятя и упрекала его в скупости и домострое. – Я-то её в строгости воспитывала, воли не давала. А теперь ей слова не скажи, у неё теперь муж есть, ей мать не указ. Жену разбаловал, а дочку в ежовых рукавицах держит, уж как она плеер этот просила, как просила, а он ни в какую. Три года обещаниями кормил, говорил, только за круглые пятерки, а круглых-то не получается у нас. Девчонка вся извелась, а он улыбается, ему – что…

Стараниями Эмилии Францевны мнение калиновцев о Чермене было сформировано неслабое: черкес он и есть черкес. Злой как собака. А плеер дорогой, Чермен его из самой Японии привёз. Страшно подумать, что он с дочкой сотворит…

 

Глава 7. Чермен Бариноков

 

Здесь пора уже сказать, что Алихан, дядя Чермена, был мэром Ферганы, среднеазиатского города с населением триста сорок тысяч человек. Впрочем, мэром он стал, когда Чермену исполнилось четырнадцать. А через три года Алихана застрелили на пороге мэрии.

Оставаться в городе было нельзя, Чермен с Гасаном кожей чувствовали опасность. Тем более, что Алихан успел переписать на двадцатидвухлетнего сына всё что имел, а имел он немало. За три года Алихан продал добрую половину городской собственности, другую половину выгодно сдал в долгосрочную аренду, и деньги лились рекой, оседая на счетах, открытых Алиханом на сына.

Посовещавшись, братья решили уехать в Самарканд – в городе с трехмиллионным населением легко исчезнуть, там их уж точно не найдут.

Но их нашли гораздо раньше. В Гасана стреляли на вокзале, когда они ожидали посадки на самаркандский поезд. Он выжил благодаря случайности: в момент выстрела у «мерседеса», которого неосмотрительно коснулся плечом неудачливый снайпер, сработала сигнализация. Громко взвыла сирена, у стрелявшего дрогнула рука, и пуля, метившая в сердце, попала Гасану в плечо.

Семнадцатилетний Чермен, месяц назад переживший смерть приёмного отца, с ужасом смотрел на странно спокойное лицо брата, который лежал, прикрыв глаза, словно устал и прилёг отдохнуть на горячие от солнца тротуарные плиты. Такое же лицо было у Алихана, когда он лежал в гробу – спокойный, безмятежный, словно отдыхал после успешно проделанной работы.

Быстрый переход