Часть 4. Год спустя

Глава 21. Домашняя девочка

Не так – у взрослых. Но они же взрослые, это как другая галактика, там всё по-другому. Мир детства от неё – невозможно, запредельно далеко. Я бы даже сказала, непоправимо далеко. И дружба в этом мире сильно отличается от взрослой. Детские клятвы в любви, заверения в вечной дружбе, обещания типа «я больше никогда…», и «буду слушаться» – даются с лёгким сердцем и честными глазами. Но им нельзя верить, даже если они искренни. Клятвы забываются, обещания не выполняются, а заверения испаряются из памяти аки бес перед заутреней.

Детская дружба не выдерживает испытания временем. Взрослая тоже не всегда выдерживает, но не исчезает бесследно, остаётся в сердце прогоревшим угольком, оплывшим кусочком пластмассы, бывшей некогда кувшином, полным молодого не выстоявшегося вина.

Перебродило, перекисло, а уксус – кто же станет пить?

С детьми такого не бывает: всё перегорает в момент и ничего не остаётся. Долгая разлука стирает дружбу как ластик-стёрка, оставляя после себя чистый лист.

Они встретились через год, когда снова наступили летние каникулы – двенадцатилетняя Роза и Аллочка, которой скоро исполнится десять. И нечего Розке воображать, что она старше. Подумаешь, на два года всего.

Выскочив из машины и взглядом испросив у отца разрешения, Роза со всех ног помчалась к Аллочке. – «Ой, ты стала длиннее!» – «Ты тоже!» – «А я алфавит выучила! И книжки сама читаю, без бабушки!»– «А я на английском умею читать, и на французском, у нас в школе два языка» – «Не ври!» – «Я не вру, я со словарём…»

После взаимного вранья и взаимных заверений в дружбе и искренности девочки побежали к Фомушкиным.

Вместо нарядного штакетника участок окружал металлический забор. Калитка оказалась запертой. На стук вышла Аглая Петровна. Лицо у неё было скорее испуганным, чем приветливым.

– Ани нет. Не приехала.

– А когда она приедет?

– Она не приедет. Она в Англии учится.

– И в каникулы? – изумилась Роза.

– И в каникулы.

Обратно они плелись нога за ногу, срывая растущие у дороги ромашки. Роза машинально обрывала лепестки: любит не любит, помнит не помнит, встретимся не встретимся. У неё получилось «встретимся». Значит, они увидятся. Ромашки никогда не врут. Но разве в каникулы учатся? Так не бывает. Ведь сейчас лето, и можно спать до девяти, и за земляникой они с бабушкой пойдут, и купаться поедут с папой…

* * *

Вечером к Инге пришла Аглая, и они долго шептались о чём-то в беседке, где Эмилия Францевна накрыла чайный стол. Тя но ю, японская чайная церемония, улыбнулся Чермен и ушёл в дом. Он уважал чужие секреты и право на уединение.

Когда взрослые разговаривают, то нельзя крутиться поблизости, встревать в разговор, обращаться с просьбами. Это было непреложным правилом. Хочешь спросить о чём-то – спросишь потом.

Розе не хочется ждать, не хочется спрашивать. Ей бы послушать…

Эмилия Францевна прошла мимо неё, катя по дорожке сервировочный столик. Столик был пустым. Можно пойти на кухню, бабушка нальёт ей чаю, отрежет яблочного штруделя и будет с удовольствием смотреть, как она ест, откусывая маленькими кусочками (если большими – то сразу всё съешь, а ей хотелось растянуть удовольствие) и запивая душистым чаем с мятой-мелиссой, вкусно пахнущей лимоном.

Роза не пошла. Потом. Штрудель никуда не денется.

В беседке пили чай и разговаривали. Роза с невозмутимым видом уселась на веревочные качели.