— Причина смерти?

— Кажется, у него была давнишняя сердечная болезнь, которая за последние полгода усилилась… И в этом нет ничего удивительного.

— Да… Значит, нет никакого основания объявить эту смерть подозрительной?

— Никакого, патрон… Полиция проявила большую осторожность… Комиссар вызвал трех врачей, чтобы те осмотрели тело… Кстати, на прошлой неделе Бриньяка консультировал Дебри, который предупредил семью об угрозе летального исхода. Сверх того, его сын лично потребовал вскрытия… Все в порядке, более чем в порядке!

— Хорошо… хорошо… Стало быть, кампания наша закончена… Тем хуже… Найдем что-нибудь другое… Вообще-то мы почти исчерпали тему… Не так уж все и плохо.

— А что мы сделаем теперь, патрон? Крупный заголовок на первой странице?

— Конечно… Что есть еще сегодня вечером?

— События в Австрии… Землетрясение в Японии.

— Да. Словом, ничего… Значит, крупный заголовок… Три колонки… «Внезапная смерть Бриньяка»… Без всякого «месье» и имени — только фамилия… Фотография… Внимание! Хорошей не надо, поставь ту, что мы сделали в начале следствия и где он похож на бандита… Так, теперь факты… У тебя хватит материала на три колонки?

— О, разумеется, патрон… Впрочем, всегда можно добавить из биографии… Все-таки Бриньяк два раза был председателем совета, шесть раз министром, да еще эта зловещая история… Материала хватает.

— Конечно… Но ты все же просмотри текст сам… Нам нужен рассказ без комментариев… Помни, что французские читатели очень щепетильны в вопросах этикета смерти… Нападки, которые вчера были бы приняты на ура, сегодня подвергнутся упрекам… «Непристойное поведение!» Уж я-то знаю…

— А если нам поступить наоборот, патрон? «Мы склоняем голову перед этой безвременной могилой… Смерть прекращает любую полемику… Право судить Бриньяка отныне принадлежит Тому, кто…» Разумеется, выразить это можно получше… Без банальностей, но именно в таком тоне.

— Ты с ума сошел, малыш!.. Как? В течение года я веду против этого человека самую яростную из всех кампаний в современной журналистике… Я его победил, уничтожил… Я натравил на него всю Францию… Я сделал так, что его стали освистывать в собственном округе… Перед ним закрылись двери всех приличных домов нашей страны… За полгода этой кампании я удвоил тираж газеты, которую принял на последнем издыхании… И ты хочешь, чтобы я повинился?

— Об этом речь не идет.

— Дай мне договорить… А о чем же еще идет речь? Ты хочешь, чтобы я принес извинения Бриньяку из-за того, что у него лопнула аорта или митральный клапан? Ну, признайся, что ты хватил лишку! Какой вид мы будем иметь после такого отступления? Повторяю тебе мои распоряжения… Одни только факты… так, как их излагают агентства… Пошли, если хочешь, своих молодых ребят: пусть опросят свидетелей… Бертран может сочинить прекрасную статейку из показаний торговки газетами, если та захочет выговориться… Но только никого из дома Бриньяка… Слишком многие будут расписываться в книге соболезнований, а списков я печатать не хочу… Тем более что все наши собратья в этот тяжелый час будут следить за каждым нашим шагом… Знаю я их. Итак, простой рассказ, очень сухим тоном. И это все… Ты понял?

— Да, патрон. То есть…

— Что значит «то есть»?

— Ничего.