Я не могла говорить о Пите, даже сейчас, ни с кем, особенно с Алеком. Но я хотела, чтобы он знал: я не оплакиваю Пита, я просто плачу из-за его смерти. Никто не заслуживал такого, даже если был мудаком, даже Пит.

Но я не могла сказать этого Алеку или кому-то ещё.

Я перестала плакать, но продолжала держаться за его пиджак, не поднимая лица, только теперь я пряталась.

Алек услышал, что слёзы закончились, и я почувствовала, как его пальцы надавили мне на затылок.

— Теперь ты поговоришь со мной?

Я высвободилась из его рук, отпустила его куртку и шагнула назад.

Мы были одни.

Я судорожно вздохнула и выпрямила спину. А потом посмотрела на него.

— Думаю, было бы хорошо показаться Доку. Морри прав: я плохо сплю.

— Почему?

— Что?

— Почему ты плохо спишь?

Я дёрнула головой и ответила:

— Потому что у Тьюздей маленькая кровать.

Он покачал головой:

— Ты встаешь в семь часов, хотя в этом нет необходимости, а возвращаешься домой после трёх ночи. Ты спишь всего три-четыре часа. Это нехорошо. Почему ты не спишь?

— Я не знаю. Я всю жизнь работаю в барах, так было всегда.

— Не всегда.

Я отпрянула, как будто он ударил меня в живот.

Он знает, как я спала раньше. Он часто оставался у нас ночевать, когда мы были детьми. Когда мы были подростками, мы все слишком долго спали по утрам. Это выводило маму из себя, но таковы подростки. Когда Алек учился в Пердью и Морри возил меня туда, чтобы я могла провести с ним выходные, мы вместе спали на узкой кровати в общежитии, прячась от дежурных по этажу. Мы спали долго, и сосед Алека по комнате приходил из ванной, сообщал ему, что путь свободен, и Алек потихоньку провожал меня вниз. Или потом, когда он переехал в ту квартиру, где у него было три соседа, но он присвоил верхний этаж — мансарду с маленькой ванной в углу. В этой комнате стояла двуспальная кровать, что было намного лучше. Ещё там был стол и много свободного места. Я любила ту комнату, я могла притвориться, что это наш дом, наш мир, и я так и делала. Та кровать была идеальной, достаточно большой, чтобы нам не было тесно, но не слишком, поэтому нам приходилось спать рядом.

Раньше я спала крепко, Алек это знал.

Раньше я спала, как человек, который знает, что любим.

Теперь это не так.

— Ответь мне, Феб.

— Я не знаю, ясно? — Я начала терять терпение. — Разве это важно?

— Давно это продолжается?

Определённо, для Алека это важно.

— Достаточно давно, чтобы я привыкла.

— Это нехорошо.

— Сейчас нехорошо. Сейчас мне нужно перестать думать, ненадолго, хотя бы ненадолго.

Он внимательно смотрел на меня, словно изучая. Что бы он ни увидел, это обеспокоило и одновременно разозлило его.

Потом он сунул руку в куртку, достал мой телефон и вручил его мне. Я взяла телефон, а Алек сунул руку в задний карман джинсов и достал свой телефон. Он открыл его, и его взгляд посуровел, когда он увидел что-то на экране. Потом он нажал несколько кнопок и приложил телефон к уху.

Я смотрела на него, но он не отрывал глаз от пола.

Наконец он сказал:

— Лесли? Это Колт. Мне нужна услуга от Дока. Нужно назначить время для Фебрари Оуэнс. У неё проблемы со сном. — Он посмотрел на меня. — Да? В четыре? Хорошо. Феб придёт. Спасибо. — Он захлопнул телефон. — У тебя встреча с Доком в четыре часа.

— Спасибо.

— Не благодари. Я ещё не закончил с тобой.

Мой рот наполнился слюной, и я сглотнула. Лицо Алека снова посуровело, как в тех случаях, когда я называла его Алеком, и я поняла, что он недоволен.

Он не заставил меня гадать о причинах.

— Ты не подпустишь меня к себе, ты предельно ясно дала это понять, но ты должна кому-нибудь довериться.