С вечера и всю ночь при 2° тепла падает прямо мокрый снег, все в городе замесилось в болото, все дома сидим оттого, что у всех нас обувь худая, — вот-те и наши дни!

21 Марта. И сегодня продолжается мокрый снег, город — трясина.

Одни люди интересуются причиной явлений и вполне удовлетворяются, когда находят причину (материалисты, рационалисты, происхождение челов. от обезьяны); другие спрашивают качество явления (чувственные люди, иррацион.). Очень часто, когда начинаешь рассказ и хочешь им удивить, описывая качество, — вас останавливают словом: «Ничего нет удивительного, это объясняется тем, что вы были утомлены» и пр.

В газете о Германии, что монархисты ушли и скоро власть возьмут спартаковцы.

22 Марта. Со́роки. Жаворонки поют уже давно над городом. Доктор пришел.

— Теперь, — говорит, — уже, если хорошенько подумать, можно и подсчитать, сколько нам остается жить.

Это, вероятно, у него от мокрой погоды и еще что в Германии начинается большевистская революция.

— Что революция, — отвечаю, — быть может, хорошо, это нас поставит на рельсы.

— Да, но кто же нам теперь поможет, мы сами жить экономически не в состоянии, теперь займутся в Европе своими делами.

Иногда ночью, когда не спится, видишь себя «объективно», голеньким, как смешна кажется эта серьезность, с которою совершаются разные детские глупости («поступки»), в конце концов, почему-то вспомнилась моя любимая собака Нептун, и тут я, голенький, в любви своей к собаке себе понравился.

23 Марта. Встретился на улице Коля Кондрашев, бывший бухгалтер Отдела Н. О., пьяница, был со мной едва знаком, а теперь приехал из Костромы и обнимает и целует: оказывается, в Костроме, в библиотеке прочел о мне Иванова-Разумника, узнал, что я замечательный человек.

Никогда не было еще духовное состояние наше так понижено, как теперь, обнищание духа, видимо, идет параллельно с экономикой: своеобразное доказательство зависимости духа от материи. Основная причина, я думаю — это разрыв с общемировой культурой и остановка: культура есть процесс и не может останавливаться.

Брожение в Германии может на ней сосредоточить все внимание культурных стран, а мы опять забудемся.

28 Марта. Воскресенье. Весна эта очень ранняя движется постепенно, ни холодно, ни тепло — сыро, очень сыро! изредка обрадует вечером легкий морозец со звездами и на другой день богатый солнечный день.

Еще терзают, мелют, мнут душу желания, — но в безысходности все больше определяются в одном: царство нашего винного короля все укрепляется.

Приехали беженцы из Уфы (там восстание башкиров), и какой-то комиссар Ростовцев их водворил в наш дом, я стал говорить о ремонте, а он:

— Долга песенка! знаем мы вас, контрреволюционеры и саботажники!

Я в его тон:

— Вы признаете Советскую власть? — взял его за руку, а он выхватил револьвер, направил на меня и минут пять я под дулом револьвера выслушивал:

— Я отв. совет. работник! я боролся с Керенским, а ты кто? я — рабочий, а ты кто? Смотри, пикни, я покажу тебе камни! — И потом ушел, приговаривая: — Пойду узнаю твою биографию.

И ушел, а женщины, одна с двумя, другая с пятью детьми, остались и рассказывали долго судьбу свою, что мужья их партийные и вот из-за них приходится то в Елец, то в Уфу, то в Украйну…

Язык: «Я вам не как комиссар говорю, а машинально» и проч. язык «рабочего» самолюбия (честь?) и образованности (обезьяний язык).

Под дулом разбойника думал я: «Не выстрелит, буду его ругать», но другая мысль: «А если выстрелит? может быть, сумасшедший, возможно, что и выстрелит».