Питер, похоже, не убежден на все сто процентов, но у него нет выбора. В отдел верстки и дизайна входит Мэгги и останавливается возле него.

— Питер? — зовет она.

— Уже иду.

— Ладно, Гейл, — говорю я, когда ребята уже в холле и не могут нам помешать. — Пора заняться делом.

— Ты не боишься нажить неприятности?

— Нет. Писатель не должен бояться.

Да. Писатель должен быть с когтями, как дикое животное.

— Кто так говорит?

— Мэри Гордон Ховард.

— Это кто?

— Не важно. Ты что, не рада: тому, что мы поквитаемся с Донной ЛаДонной?

— Рада. Но что, если она не догадается, что написанное относится к ней?

— Если она не догадается, все остальные поймут. Это точно.

Мы работаем быстро. Убираем статью Питера об отмене экзаменов по физкультуре для старшеклассников и заменяем ее на мой рассказ о пчеле-королеве, то есть о Донне ЛаДонне. Закончив, мы с Гейл относим макет завтрашнего номера «Мускатного ореха» в компьютерный класс, где пара отщепенцев-компьютерщиков превратит его в газету, напечатанную на бумаге. Питер и мисс Смидженс взбесятся, это ясно. Но что они смогут сделать со мной? Уволят? Не думаю.

На следующий день я просыпаюсь рано. Первый раз за долгое время меня тянет в школу. Я бегу в кухню, там папа варит яйцо себе на завтрак.

— Ты уже проснулась! — восклицает он.

— Ага, — отзываюсь я, намазывая масло на кусок хлеба, поджаренного в тостере.

— Ты выглядишь счастливой, — осторожно замечает папа, подходя к столу с яйцом. — Так ли это?

— Конечно, пап. Почему бы мне не быть счастливой?

— Я не хотел об этом говорить, — продолжает отец. Когда ему приходится говорить о вещах, требующих деликатного подхода, папа становится таким странным. Видно, как ему неловко. — Мисси немного рассказала о том, что случилось с этим Себастьяном. В общем, я не хотел причинять тебе боль, но, знаешь, я уже несколько недель хочу сказать тебе, что в вопросах собственного счастья не стоит полагаться на других людей.

Папа прокалывает желток яйца и покачивает головой, как бы соглашаясь с тем, что подсказывает ему мудрость.

— Я знаю, ты считаешь, что я просто твой старый папа и не очень разбираюсь в том, что происходит. Но ты знаешь, я хороший наблюдатель. И я наблюдал, какое горе принес тебе этот инцидент. Я все время хотел как-то помочь тебе. Можешь поверить, нет ничего хуже для отца, чем видеть, что твоему ребенку кто-то причинил боль. Но я понимал, что ничего не могу сделать. Когда происходят вещи такого рода, ты остаешься с ними один на один. Жаль, что это так, но это — жизнь. И если тебе удается справиться с таким в одиночку, ты становишься по-человечески сильней. На развитие личности очень сильно влияет знание того, что ты можешь упасть, а потом…

— Спасибо, папа, — говорю я, целуя его в затылок. — Я поняла.

Иду наверх и шарю в своем шкафу. Сначала я думаю, что стоит надеть что-нибудь вызывающее, например полосатые легинсы с клетчатой рубашкой, потом решаю, что это слишком. Мне бы не хотелось привлекать к себе излишнее внимание. Надеваю свитер из хлопка с горлом, вельветовые джинсы и школьные ботинки на плоской подошве.

На улице один из слишком теплых не по сезону дней, которые случаются в апреле. В такие дни ясно, что весна уже не за горами. Я понимаю, что не стоит пренебрегать такой погодой, и решаю отправиться в школу без машины. Если ехать на автобусе, до школы примерно четыре мили. Однако мне известно, где можно срезать, и, поблуждав по маленьким переулкам позади школы, я дохожу туда за двадцать пять минут.