Пока директор трудился, в голове крутилась одна простая мысль: «Как бы было хорошо, если б зеркало показывало прошлое». Он бы смог лицезреть фабрику в момент её расцвета. «Как же здесь было прекрасно», – думал мужчина, вытирая рукавом слёзы. В какой‑то момент эта мысль так сильно его отвлекла, что он поранил палец и окропил кровью ещё сырое изделие. Так двадцать девятого февраля «Звезда» произвела своё последнее зеркало и навсегда сошла с небосвода, сгорев в атмосфере банкротства.

* * *

– Смотри, какое зеркало красивое, давай Антошке купим в детскую! – Оля тянула за рукав мужа, который пускал слюни на витрину с охотничьими ножами.

– Зачем ему? В прихожей же есть, – Ваня не отводил взгляда от острых лезвий.

– Ну так это общее. А у мальчика должно быть своё. Давай купим, – клянчила Оля.

– Но я хотел…

– Ну дав-а-а-ай! – рукав оттянулся уже на пять сантиметров и грозился быть оторванным, если хозяин наконец не сдастся.

– Хо-ро-шо! Купим ему проклятое зеркало.

– Спасибо! – она чмокнула Ваню в щетинистую щёку и утащила за собой в королевство зеркал.

– Это последний экземпляр нашей местной фабрики, – зевал консультант, лениво показывая на зеркало, которое приехало сегодня.

– Слышал? У нас в городе сделали. Последнее! Давай его?

– Да оно же совершенно безвкусное. Понятно, почему последнее…

– Зато какая честь! Мы берём! Заверните, – радостно скомандовала Оля и ещё раз поцарапала губы о щёку мужа.

* * *

– Пап, а зачем мне зеркало? – лохматый Антошка смотрел на самого себя, ковыряющегося в носу.

– Как говорит наша мама, чтобы ты был красивым. Каждое утро будешь причёсываться, поправлять одежду перед школой.

– Вот именно! Зеркало поможет следить за собой, и ты всегда сможешь увидеть в нём изъян, прежде чем выйдешь из комнаты, чтобы случайно не выглядеть глупо, – Оля аккуратно вытащила палец сына из носа, а затем обняла сзади своих мужчин, и теперь зеркало отражало всё счастливое семейство.

* * *

Первые четыре года школьной жизни давались Антону нелегко. Пропись оказалась куда скучнее, чем футбольный мяч, игрушечный пистолет и «Плейстейшн». От математики клонило в сон, а на музыке болела голова от нудных песен времён детства родителей.

В дневнике иногда мелькали уродливые тройки – символы лени и безделья. Зато красная, как ртуть в термометре, пятёрка по чтению всегда радовала взор. Правда, только Олин и Антона. Отец часто вызывал сына на кухню, где выпивал после работы или охоты, и устраивал взбучку за плохие оценки. Жалкие попытки Оли призвать мужа к состраданию и взглянуть на хорошие оценки, прежде чем ругать за плохие, быстро обрубались грубым, обидным до слёз словцом.

Со временем оценки не улучшались: добавлялись новые предметы, дневник разбухал от троек. Неизменной оставалась лишь пятёрка по чтению.

– Мама! Папа! – раздался испуганный голос из комнаты Антона утром двадцать девятого февраля.

Родители вбежали через секунду.

– Там дядька какой‑то, – показывал Антон пальцем в сторону зеркала.

Оля ахнула, Ваня растерянно нахмурился. В зеркале шло настоящее кино. Какой‑то толстый мужчина в рубашке протирал его тряпкой с другой стороны. Всё семейство не сводило глаз с происходящего. Мужчина их не замечал и продолжал работу. Через какое‑то время он запаковал зеркало, и отражение стало просто чёрным.