Андрей Воронин. До седьмого коленаИнкассатор – 9
Глава 1
Осторожно спустившись по трем обледеневшим ступенькам, Андрей Тучков остановился и без особой необходимости поправил на плече лямки тощего рюкзака. Щуря глаза от непривычно яркого, ничем не заслоненного апрельского солнца, которое празднично сияло в чистом, без единого облачка, пронзительно синем небе, Андрей полной грудью вдохнул холодный, сладкий, как родниковая вода, воздух и не спеша вынул из кармана мятую пачку «Беломора». Он чиркнул спичкой и ловко закурил, пряча трепещущий огонек в сложенных лодочкой ладонях. При этом его ноздри ощутили исходящий от казенного стеганого бушлата резкий, тоскливый запах карболки. Бушлат был новенький, черный; на голове у Андрея сидела глубоко надвинутая черная шапка-ушанка с поднятыми ушами, а на ногах красовались корявые кирзовые ботинки – сильно поношенные, но еще крепкие. Порывами налетавший с заснеженного поля холодный ветер трепал штанины чересчур просторных хлопчатобумажных брюк. Брюки тоже были черные, и, жадно глотая горький папиросный дым, Андрей подумал, что посреди ноздреватых, уже начавших оседать сугробов он в своем зэковском прикиде здорово смахивает на одну из тех ворон, чье тоскливое карканье доносилось до него из ближайшего березового перелеска. Приглядевшись, он увидел птиц, черными крапинками копошившихся в путанице красноватых ветвей. Помедлив еще немного, он оглянулся и окинул прощальным взглядом непомерно высокий дощатый забор с протянутой поверху колючей проволокой. Из подслеповатого окошка КПП на него равнодушно пялился дежурный вертухай. Ему, вертухаю, это зрелище было не в новинку: очередной зэка, отмотав свой срок, покидал зону, чтобы почти наверняка вскорости вернуться обратно. «Черта с два, – подумал Андрей и угрюмо отвернулся. – Уж лучше в петлю...» Стоять на месте было не только глупо, но и холодно; Андрей сунул в зубы окурок, поставил торчком воротник бушлата и решительно зашагал по разъезженной, обледеневшей, скользкой дороге по направлению к железнодорожному полустанку со странным названием Куяр. Оскальзываясь в ледяных, уже начавших подтаивать и оттого особенно скользких колеях, он смотрел по сторонам, дышал воздухом свободы и прислушивался к своим ощущениям. Странно, но ничего особенного он не чувствовал. Не было ни душевного подъема, ни восторга, ни даже обыкновенной радости. Восемь долгих лет он мечтал об этой минуте, а когда она наступила, оказалось, что ничего особенного в ней, в этой долгожданной минуте, нет. Все было так, словно его не выпустили на свободу по истечении срока заключения, а просто отправили в Куяр под конвоем на разгрузку вагона с цементом или, к примеру, с гравием, как это частенько случалось на протяжении этих восьми лет. Будничность свободы была почти оскорбительной, и Андрей никак не мог понять, в чем тут дело: то ли способность радоваться у него атрофировалась за время отсидки, то ли в самом деле не было в его освобождении ничего радостного – ну, вышел и вышел, чему тут радоваться? Подумаешь, событие: переход из маленькой зоны в большую... Он выплюнул бычок на дорогу и зашагал быстрее. Солнце слепило глаза, заставляя их слезиться, и спасения от него не было: оно сверкало на ледяных ухабах разбитого проселка и делало серые ноздреватые сугробы по обочинам ослепительно белыми. Андрей шел вперед, торопясь поскорее добраться до поселка. Там, на станции, он сядет в общий вагон московского поезда и уже завтра утром выйдет на перрон Казанского вокзала. О том, что он станет делать дальше, Андрей старался не думать. В Москве его никто не ждал; с тех пор, как три года назад умерла мама, он не получил с воли ни одной весточки. Судя по всему, те, кого он когда-то считал своими друзьями, почли за благо просто забыть о его существовании; принимая во внимание некоторые обстоятельства, Андрей склонялся к мнению, что его друзья предпочли бы похоронить не только память о нем, но и его самого. |
