Мужчина попытался пошевелиться и услышал собственный стон. Голова просто раскалывалась от боли. Как будто кто рубанул по ней топором. Как это случилось? Шла кровь? Он попытался ощупать голову и обнаружил, что не может пошевелиться. Он в ловушке, проклятье! Не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Кто-то связал его. Его взяли в плен. Он начал вырываться.

— Тише, — успокаивающе произнесла женщина. Она принялась ослаблять путы на его руках. — Всё хорошо. Я просто плотно укутала вас в своё одеяло, вы же весь промокли, и я боялась, как бы вы не простудились.

Он посмотрел на неё. Кровь словно молотом стучала в висках. Болело всё тело, но хуже всего было голове. Его охватило смятение, и голова пошла крýгом.

Но тут его осенило. Женщина говорила по-английски. Не по-португальски, не по-испански или французски. По-английски — и не с каким-то там иностранным акцентом, а правильно. На его языке. Так где же они? Он попытался заговорить, спросить её. Его губы будто бы шевелятся, но язык не слушается. Его словно отрезали. Он чувствовал, как движутся его губы, но слова не шли. Сосредоточив взгляд на лице незнакомки, он попытался направить все силы на то, чтобы задать вопрос. Вопросы. Они просто разрывали его мозг.

Женщина снова опустилась на пол подле него и нежно отвела волосы ему со лба. Это было так хорошо, что он на мгновение прикрыл глаза, смакуя ощущение.

— Боюсь, у меня нет бренди, — извиняющимся тоном произнесла она. — Есть только суп. Вот, выпейте немного. Он придаст вам сил и согреет.

Согреет? Неужели ему надо согреться? Он понял, что дрожит. Он поднял голову, и хотя понимал, что женщина обращается с ним со всей возможной осторожностью, всё равно в висках застучало, перед глазами всё завертелось, и он почувствовал, что теряет сознание. Но потом женщина прижала его голову к своему плечу, крепко, и надёжно, и… как-то участливо. И он ухватился за её бедро, упрямо цепляясь за остатки сознания, и постепенно почувствовал, что затягивающая его чернота отступила.

Он вздрогнул, когда что-то клацнуло о зубы.

— Это всего лишь чайник, — тихо проговорила женщина. — В нём тёплый бульон. Выпейте, он вам поможет.

Ему хотелось сказать ей, что он всё-таки мужчина и в состоянии выпить бульон сам, из чашки, а не из чайника, как какой-то беспомощный младенец, но слова не шли с языка. Женщина наклонила чайник, и он должен был либо сделать глоток, либо пролить бульон на себя. Он проглотил. Бульон был хорош. Тёплый. Вкусный. Питьё согрело его изнутри. А она была такой славной и мягкой — её грудь у его лица, рука, обнимающая его, удерживая его подле себя. Ощутив слабость, он закрыл глаза и позволил кормить себя, как ребёнка.

Он пил бульон медленно, маленькими глотками. Лица касалось тёплое дыхание женщины. Казалось, она знает, по сколько давать ему отпить и когда ему надо отдохнуть между глотками. Он чувствовал запах её волос. Хотелось повернуть голову и зарыться в них лицом. Вместо этого он пил бульон. В очаге трещал огонь. Снаружи завывал ветер, стуча в двери и окна. В домике было холодно, пол под ним был твёрдым и промёрз, но, как ни странно, мужчине было тепло, уютно и безопасно.

Полусидя, полулежа подле незнакомой женщины, он покончил с бульоном и позволил ей вытереть ему губы, как маленькому. Минуту-другую они просидели в обоюдном молчании, а в голове у него водоворотом кружились невысказанные вопросы, также как кружился, закручивался вихрем ветер за окном.

Внезапно к нему пришло осознание того, что под одеялом он совсем голый. И уставился на женщину с ещё одним молчаливым вопросом. Кто она такая, что раздела его?

Словно угадав, чего он хочет, женщина зашептала ему на ухо:

— Вы оказались у моего дома примерно час назад.