Меня утешало то, что Эстор и Коди ухитрялись ставить клеймо хищников даже на такое невинное занятие, как игра «Висельник». Энтузиазм, с которым они отправляли на виселицу маленькие фигурки, позволял мне чувствовать то, что мы принадлежим к одному виду. Когда они радостно умерщвляли свои безымянные жертвы, я ощущал родство наших душ.

Эстор очень быстро научилась рисовать виселицу и линии для букв. И конечно, была более словоохотливой, нежели другие. «Семь букв, — говорила она, а затем, прикусив верхнюю губу, быстро добавляла: — Постойте. Не семь, а шесть». Когда мы с Коди не угадывали очередную букву, она дополняла рисунок и радостно объявляла: «Ха! Рука!» Коди безучастно смотрел на сестру и переводил взгляд на висящую в петле фигурку. Когда наступала его очередь играть, а мы били мимо цели, он негромко произносил: «Нога», — и смотрел на нас с таким видом, который у людей, более склонных демонстрировать свои эмоции, можно назвать триумфальным. А когда линия тире под рисунком полностью превращалась в слово, они оба с огромным удовольствием смотрели на болтающегося в петле человечка. Коди даже пару раз успевал сказать «Мертвец!», прежде чем Эстор, подпрыгнув на стуле, заявляла: «Еще раз, Декстер! Мой ход!»

В общем, полная идиллия. Наша безупречная семейка состояла из Риты, двух детишек и Монстра. Но сколько бы рисованных фигурок мы ни подвергли экзекуции, это не могло унять мою тревогу в связи с тем, что время быстро бежит в невидимую глазом сточную канаву. Я переживал, что скоро превращусь в седовласого старца, слабого даже для того, чтобы поднять нож для нарезки мяса. Стану брести сквозь ужас ординарных дней, а по моим следам будут тащиться дряхлый сержант Доукс и ощущение утерянных возможностей.

До тех пор пока я не придумаю выхода, мне придется болтаться в петле, как начертанные Эстор и Коди фигурки. Унылая перспектива. Должен признаться, что я почти утратил надежду, чего не случилось бы, если бы держал в памяти одно весьма важное обстоятельство.

Это — Майами.

ГЛАВА 7

Так не могло продолжаться долго. Мне следовало бы знать, что столь ненормальное развитие событий должно уступить место естественному ходу вещей. Ведь я живу в городе, где за каждым облаком подобно солнечному сиянию скрывается членовредительство. Через три недели после моего первого нарушившего жизненное равновесие свидания с сержантом Доуксом в облаках наконец появился просвет.

Это была удача — не упавшее пианино, на которое я так надеялся, но тоже весьма счастливое совпадение. Я сидел за ленчем с сестрой Деборой. Простите меня великодушно, я должен был сказать «сержантом Деборой». Как и отец Гарри, Деб была копом. В результате счастливого завершения недавних событий ее повысили в чине, вытряхнули из костюма проститутки, который она была вынуждена носить, неся службу в полиции нравов, прогнали с тротуара и выдали набор собственных сержантских нашивок.

Это должно было сделать ее счастливой. Во всяком случае, это было именно то, чего, как ей казалось, она хотела. Дебора давно мечтала перестать прикидываться шлюхой. Любого более или менее привлекательного молодого копа женского пола из полиции нравов рано или поздно привлекают к тайной операции по борьбе с проституцией, а Дебора, надо признаться, весьма хороша собой. Но роскошная фигура и здоровый вид не принесли моей сестре пользы. Они лишь вводили ее в смущение. Сестренка терпеть не могла надевать вещи, которые хоть немного намекали на ее физическое очарование, а пребывание на улице в откровенных штанишках и коротком топике без бретелек являлось для нее сушим мучением. Существовала угроза, что мрачное выражение лица прилипнет к ней навеки.