Дачанд не присоединил голос к хвалебной песне – за него красноречиво «пел» поверженный противник.

После недолгой паузы Тичинд с трудом поднялся и медленно, склонив голову, направился к своему Предводителю. Результат был очевиден, и дальнейшая демонстрация агрессии была бы бесчестна, а потому глупа. Тичинд застыл перед ним и поднял взор, ожидая решения; его вызов вполне мог караться смертью.

Дачанд притворился, будто взвешивает все «за» и «против». Тем временем песнь смолкла, и толпа затаила дыхание в долгой и напряженной тишине. По сути вопрос был не в нем: хорошему Предводителю не обязательно убивать своего ученика, доказывая что‑либо, а унижение Тичинда может позже отразиться на его охотничьих подвигах. Наставник медлил потому, что все глаза следили за ним и его колебание было само по себе мучительным наказанием.

Вскоре Дачанд склонил голову набок и произнес:

– Пайас‑Лейгин‑де. – И помолчав, добавил: – Хма‑мц‑де.

Тичинд склонил голову еще ниже и с явным облегчением отступил. Несколько молодых самцов шагнули вперед, чтобы коснуться волос побежденного в знак почтения к решению Предводителя. Угол наклона головы Дачанда в сочетании с произнесенным приговором показывал, что он принял покорность ученика и уважает его доблесть: «Помни деяния Бога». Тичинд сохранил свою жизнь и имя, но получил ритуальную пощечину по обескураженной физиономии. И все же не стыдно проиграть тому, кто сразился с Жестким Мясом, имея при себе лишь когти и лезвие.

Дачанд едва сдержал ухмылку, но ему не хотелось смягчать впечатление от своего приговора. Он поднял руку, жестом приказывая ученикам выстроиться в: ряд для тренировки. Сейчас Тичинд по‑настоящему узнал своего Предводителя и отныне не забудет урока. И если другому яуга придет в голову оказать неповиновение...

Впрочем, это вряд ли случится. Иначе на корабле появятся новые «дачанды», но честь Предводителя не допускает вероятности таких событий.

Глава 3

Они все еще находились в космосе, но теперь он казался не таким глубоким. Гравитационные двигатели замедлили ход до интерсистемных скоростей, и гул корабля немного смягчился.

– Еще одиннадцать дней – и ты перестанешь травить мне свои байки по трое суток кряду.

Том усмехнулся и покачал головой:

– Мечтать не запретишь.

Скотт шутливо отсалютовал чашечкой с кофе.

– Пьем за хорошеньких девушек и за солнечные денечки, Томми! – Он отпил водянистой бурды и скривился. – Тебе не кажется, что кружка такого дерьма способна окончательно угробить утро?

– Сейчас четыре часа дня, свинья ты этакая, – пробормотал Том, взглянув на свой терминал. – Счастливый час.

– Верно, – согласился Скотт. – Как скажешь.

Они немного посидели молча. Том усердно корпел над одним из своих кроссвордов, лихорадочно печатая слова и столь же быстро стирая их: Скотт задумчиво уставился в темноту, пытаясь вспомнить слова поэмы, которую он когда‑то знал. Вообще‑то он мог заглянуть в корабельную библиотеку, как поступал Том со своими головоломками, но научиться убивать время – полезный навык в их работе. Тут нечего делать, и заниматься этим можно бесконечно.

«Было супно. Кругтелся, винтясь по земле, склипких козей (какой‑то там) рой... Тихо мисиков стайка грустела (а где?), зеленавки хрющали порой...»

– Святой из пяти букв?

Скотт чуть подумал и улыбнулся:

– Томас!

– Забавно, что ты все же способен иногда чем‑то помочь, хотя ты нехристь и засранец.

– Тебя по‑прежнему злит прошлая ночь? – покачал головой Скотт.