– Я бы с тобой поспорил, но у меня и правда в столице множество дел.

Отец прошелся по гостиной и обратился к Михаилу Алексеевичу:

– Прошу в кабинет, любезный. Нам с вами многое предстоит обсудить.

Они ушли, и Саша встревоженно посмотрела вслед.

Господи боже, ведь не станет папа пытать Михаила Алексеевича?

Ани, однако, терзали совсем другие хлопоты:

– Ах, Саша Александровна, сколько нам дел предстоит! Следует сшить для вас девичье платье и женское, наряд для жениха… Надо бы заказать красного атласа и парчи, жемчуга и бисера, кружев и мехов. А сорочки! А вышивка! Вас ведь не усадить за иглу, подобно иным невестам… В деревне разве мастериц поискать или из города выписать?

Саша посмотрела на модистку со священным ужасом.

Вышивка?

Кружева?

И искренне порадовалась своему скорому отъезду из усадьбы.

Они с Шишкиным и денщиком Гришкой собрались за два дня. Решено было взять с собой Груню, а вот Марфу Марьяновну оставить в усадьбе, все таки она была стара для столь длинного зимнего вояжа.

Накануне отъезда Михаил Алексеевич торжественно, в присутствии деда и отца, пригласил Сашу на прогулку.

– Жду не дождусь, когда все разъедутся, и мы с вами заживем по собственному усмотрению, – призналась Саша, уставшая от чрезмерно бдительной опеки.

– Недолго осталось, – с улыбкой ответил Михаил Алексеевич. – А я, признаться, счастлив, как мальчишка. В ожидании есть неизъяснимая сладость, которая наполняет мои ночи мечтами и грезами.

– Ах, что такое, – Саша тут же отвернулась, вспыхнув. Стрельнула в него глазами и не удержалась от любопытства: – И о чем же вы грезите, Михаил Алексеевич?

– О тайном ночном свидании, например, – жарко шепнул он, – скажем, в бане. Помните, тогда…

Саша даже задохнулась, непереносимо остро вспыхнули в ней воспоминания, с какой страстью он на нее накинулся после того, как она признала в нем лекаря. Эта была ночь, полная безумия: изгнанный черт, преисполненная непонятной силы Саша и потерявший всякое самообладание Михаил Алексеевич. Миша. Мишенька.

– У нас ведь пропало одно свидание, – пролепетала Саша, – мы же сговорились, да этот колдун явился!

– Проберетесь мимо своей охранницы? – спросил он глухо. Лицо Михаила Алексеевича потемнело, заострилось, стало резче.

Саша кивнула, уже не отворачиваясь, а наоборот, жадно его разглядывая.

Сколько разных граней она замечала в нем, все время открывала что то новое. Сейчас Михаила Алексеевича терзали желания, весьма далекие от целомудрия, и это откликалось в ней пробуждением маленькой хищницы.

Саше нравилось вызывать в нем сильные чувства, нравилось, что он изменяет своей обыкновенной выдержке, нравился тот голодный и опасный блеск в глазах, который порой Михаил Алексеевич не умел спрятать.

Это было новое, неизведанное, но бесконечно заманчивое ощущение.

Саше не терпелось броситься с головой в те омуты замужней жизни, о которых не принято говорить в обществе.

Но прежде чем стать добропорядочной замужней женщиной, ей хотелось испытать опасность запретных свиданий тоже.

Папа и дед сделали все возможное, чтобы растащить молодых по разным сторонам, но у нее осталась последняя ночь перед отъездом, и упускать ее Саше не хотелось.

Михаилу Алексеевичу – тоже.

И эта их созвучность заставляла ее сердце пускаться в пляс.

Саша долго лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Марфы Марьяновны сквозь приоткрытую дверь. Наконец, вздохи и охи сменились размеренным храпом, кормилица перестала крутиться и возиться.

Стянув с крючка на стене длинную доху, Саша босиком, на цыпочках, прокралась мимо, выскользнула за дверь, прислушалась.