Поэтому его нельзя раздражать, приходится следить за своевременным приемом рекомендованных лекарств.
– Решил на самом деле поехать на Север, подзаработать. Один дружок предложил составить ему компанию… Сколько можно сидеть на твоей шее?
– Но ты ведь болен, Коленька, тебе нужен режим…
– Начну работать – сразу выздоровею! Ну, и лечиться, конечно, не перестану… Правда, лекарств маловато, но ничего, с первой же получки закуплю.
Демонстрируя заботу о своем здоровьи, хитрый парень положил в особое отделение сумки целофановый пакет, набитый коробочками и флакончиками. Покосился на мать. Неужели тонкий намек не дойдет до нее?
Дошел. Ольга Вадимовна достала из под стопки постельного белья потертый кошелек, поколебавшись, отложила несколько бумажек, все остальное протянула сыну.
– Когда ещё будет твоя получка, а есть пить надо ежедневно… Возьми, я как нибудь перебьюсь, подзайму.
– Спасибо, мама, – засовывая деньги в карман джинсов, вежливо, как и подобает воспитанному человеку, поблагодарил Николай. – Не сомневайся – вышлю. И вообще, возьму тебя на иждивение. Хватит тебе горбатиться в дерьмовом институте!
Ольга Вадимовна прослезилась. Все окружающие считают её этакой железобетонной надолбой, из которой, сколько не жми, слез не выдавшь. Никто никогда не слышал от неё даже намека на жалобу – всегда все в порядке, никаких проблем. А вот при общении с тридцатилетним «больным мальчиком» она позволяла себе поплакать.
– Хотя бы адрес оставь… Мало ли что…
– Как же я оставлю тебе адрес, которого пока сам не знаю? – картинно развел в стороны руки парень. – Устроюсь – напишу…
– И все же – в Мурманск или в Архангельск?
– Скорей всего – в Воркуту… Да ты не растраивайся преждевременно, может быть из этой затеи ничего не выйдет. Как тогда – с пикником. Собираюсь на всякий случай. Встретимся с другом, побазарим, обсудим. Потом уже заскочу за багажом… Ты завтра работаешь?
Ольга Вадимовна вздохнула. Именно на этот обычный вопрос она не находила ответа. В институте – ни расходных материалов, ни пригодного для работы оборудования, электричество отключено, вентиляция – тоже. О какой работе можно говорить? Разве – в насмешку.
– Вечером должны позвонить… Но если ты уезжаешь – я непременно провожу. В случае чего Надежда Викторовна подменит.
– Никаких провожаний! – категорически приказал Родимцев. – К тому же, я сам не знаю, когда и каким видом транспорта. Сказал уже: напишу с места! – помолчал и негромко добавил. – Пока меня не будет, никому не открывай. Поменьше выходи из дому и старайся не отвечать по телефону. Учти, мама, и мне будет спокойней, и тебе.
Ольга Вадимовна, глотая слезы, покорно кивала. Да, буду сидеть в темноте, нет, трубку не сниму, никому не открою… Возражать, доказывать свое, настаивать – нельзя, перед ней – больной ребенок.
Набитая до бочкообразного положения сумка поставлена в прихожей, под висящие куртки и плащи.
– Если можно, сооруди мне, пожалуйста, утром парочку бутербродов с колбаской. Уйду рано на весь день, вдруг проголодаюсь.
Дом, в котором фээсбэшник снял для любовницы однокомнатную берлогу, ничем не отличался от своих соседей. Стандартные пять этажей, панельный, четырехпод»ездный. Особо светиться Родимцев не решился, отлично помнил, что его внешность зафиксирована и у преследующих его бандитов, и у нацеленных шестерок Антона. Неважно из какой они службы: уголовки или госбезопасности.
С независимым видом прогулялся по улице. Ранее утро, добрая половина жителей, в основном, пенсионеры, либо дремлет, либо завтракает.
Выскочит мужик из под»езда, взбаламошено глянет на часы и – рысью к остановке автобуса. |