С наигранной неохотой Кент сел, и я тоже.

Синтия продолжала читать, словно бы ничего не произошло:

— «Билл наконец-то вошел во вкус сексуальной асфиксии, хотя и долго упрямился. Теперь он обожает просовывать голову в петлю, подвешенную к крюку в стене, и затягивать ее, пока я делаю ему минет. Но ему также нравится привязывать меня к кровати и душить веревкой, одновременно работая моим вибратором, и весьма умело, так что я получила глубокий и многократный оргазм…»

Синтия взглянула на Кента и начала перелистывать страницы.

Кент уже, похоже, не чувствовал ни ярости, ни смущения, ни неловкости. Он погрузился в воспоминания о тех лучших днях или же в размышления о своем мрачном будущем.

— «Билл вновь стал проявлять собственнические замашки, — продолжала зачитывать выдержки из дневника Синтия, — хотя мне и казалось, что мы с ним решили этот вопрос. Вчера он заявился ко мне, когда у меня был Тед Боуэс. Мы не успели с Тедом спуститься в подвал, и они с Биллом стали выпивать в гостиной, потом Билл затеял ссору, и Тед ушел, а мы с Биллом стали выяснять отношения. Он заявил, что готов развестись с женой и подать в отставку, если только я пообещаю жить с ним или выйти за него замуж. Ему прекрасно известно, почему я веду себя таким образом с ним и с другими мужчинами, но он вбил себе в голову, что нас связывает нечто большее. Он начал давить на меня, и я сказала, чтобы он прекратил, но он не мог остановиться, все говорил и говорил. Сегодня ему было, похоже, не до секса. Он хотел выговориться, я дала ему такую возможность, но мне не нравилось, что он нес. Почему это некоторые мужчины думают, что должны казаться рыцарями в сверкающих доспехах? Мне не нужны никакие рыцари, я сама себе и рыцарь, и дракон, и живу в своем собственном замке. Все остальные для меня лишь пешки и шестерки. Но Билл не отличается сообразительностью, он просто этого не понимает, а я и не пытаюсь объяснить. Я сказала, что обдумаю его предложение, а пока попросила его приходить ко мне только по приглашению. Это привело его в ярость, он влепил мне пощечину, сорвал с меня одежду и изнасиловал прямо на полу в гостиной. Потом слегка успокоился и ушел, все-таки довольно злой на меня. Я поняла, что он может быть опасен, но мне на это наплевать, и нужно признаться, что из всех них он один, если не считать Уэса, он один мне угрожает и даже иногда бьет меня, и только поэтому мне еще интересен…»

Синтия положила листки на столик, и я спросил у Кента:

— Так значит, вы изнасиловали ее прямо на полу в гостиной? — и кивнул в сторону воссозданной экспертами комнаты.

Кент не пожелал отвечать на вопросы, вместо этого он проговорил:

— Если вы хотите унизить меня, то у вас это неплохо получается.

— Я хочу найти убийцу Энн Кэмпбелл, полковник, — заявил я, — и выяснить, почему он ее убил. Это тоже немаловажно.

— Вы что же, думаете, что я… что я что-то скрываю от вас?

— Да, именно так мы и думаем, — подтвердил я и включил видеозапись одной из лекций Энн Кэмпбелл. Ее лицо появилось на экране телевизора, и я сказал Кенту:

— Надеюсь, вы не возражаете? Эта женщина пленила мое воображение, как пленила она вас и многих других. Мне хочется время от времени снова видеть ее, это мне помогает.

Тем временем заговорила с экрана капитан Энн Кэмпбелл: «В связи с использованием психологии в боевых действиях, возникает определенная нравственная проблема, поскольку обычно психология является одной из медицинских наук и служит исцелению человека».

Энн Кэмпбелл взяла с кафедры микрофон и приблизилась к камере.