Снаружи здание выглядело ужасно! Но еще хуже и тоскливее оно было внутри. Мне казалось, что если я буду здесь жить, я стану похожа на него. Я чувствовала, что меня окружают отчаянные попытки людей просто выжить. За перекошенными дверями жили потерянные души, артисты и алкоголики! Разбитые деревянные перила, облупившиеся каменные стены казались просто жуткими. До смерти Джулии я всегда ждала, что со мной будут случаться только прекрасные и удивительные вещи — это она сказала мне так. Я все ждала, когда же у меня начнется настоящая жизнь. Настоящая жизнь, полная великолепных свершений. Теперь я поняла, что лучше ничего не ждать от жизни.

Меня мог спасти только порядок. Я методично убирала постель утром, прежде чем идти на работу. Я записывала каждый потраченный мною франк. Я купила пылесос и пылесосила комнату несколько раз в неделю. Мне не хотелось, чтобы кто-то приходил ко мне в гости. Это была моя скорлупа, моя оболочка. Я не приглашала сюда Люка. Если у меня будет интимная связь в моей новой жизни, она будет с необыкновенным существом, с незнакомцем. Я верила, что ко мне вернется то, что я потеряла, не Джулия, но кто-то иной, чье существование на земле сможет как-то заменить все утраченное после смерти Джулии. Я верила, что мои страдания будут вознаграждены. Я с радостью терпела все лишения, мне хотелось страдать еще больше, чтобы быть уверенной в благополучном исходе.

Я беспрекословно выполняла все задания Делаборда: носила пакеты, мыла пол в студии, ездила на метро в разные концы Парижа, чтобы достать там самые невероятные, огромные и нелепые декорации. Я занималась макияжем его фотомоделей. Делаборд купил мне большой черный саквояж, который содержал в себе множество пластиковых баночек с косметикой для любого оттенка кожи. Я ненавидела развозить пакеты, боялась и не любила метро, плохо убирала студию, но у меня был запас упорства. Мне всегда было неприятно, когда мои пальцы в первый раз прикасались к лицам моделей, мне не нравилась их кожа. Но как только я накладывала на них тонирующий грим, закрывавший поры, и пудрила их так, что, казалось, кожа становилась как чистый фарфор, каждое лицо для меня становилось просто чистой поверхностью, над которой я работала с радостью. Делаборд предпочитал, чтобы у его моделей были бледные лица, как у мертвецов, и ярко-красные губы.

Я не разговаривала с фотомоделями, но внимательно прислушивалась к их болтовне, рассказам о приятелях и билетах на самолет до Милана. Их приятели всегда доставляли девушкам только неприятности, забирали деньги, удирали из города и изменяли с их подругами.

Студия была местом, где высокие и тощие девицы работали в красноватой полутьме, чтобы получился так называемый холодный идеал в остром сером звездном свете, достигаемом с помощью вспышки и камеры «Балкар» на фоне неизменного серого картона. «Балкар», металлическая коробочка с длинным шнуром, прикрытая сверху серебристым зонтом, при работе щелкала, как выключатель. Звук ее затвора был тяжелым, металлическим, механическим и, как ни странно, округлым. Не было никакой музыки. Когда Делаборд работал, казалось, что весь воздух в длинной красной комнате был притянут к съемочной площадке. Люк и я готовили этот важный и мимолетный момент. Нас не было видно, мы находились вне освещения. Мы включали электрические фены, чтобы развевались волосы, и дергали за нейлоновые нитки, прикрепленные к подолу модели, чтобы создавалось восприятие движения. На мне был комбинезон, как у механика в гараже, я могла вытирать об него руки и не боялась ползать в нем по полу.

В первые месяцы работы у Делаборда мои действия были просто примерными, я все делала автоматически.