Уже минут через десять машина нагрелась, как печка, а через полчаса Котик обжег сквозь рукав локоть, когда случайно прислонился к металлу. И еще от нее несло самым мерзким запахом, который можно себе представить, так что всех тошнило от сочетания жары и вонищи, и Бриллианта вырвало, в конце концов, и потом он минут пять увеличивал моему дешифратору обсценный словарный запас.
Зато когда мы отъехали километров на десять, на горизонте замаячило что-то, неопределенно большое и блестящее металлическим блеском. Мы немножко поспорили об этой вещи: Козерог говорил, что это здесь такие скалы, а Котик с Рыжим — что это какая-то постройка. Но что бы это ни было, мы могли узнать точно, только подобравшись поближе. И Фэнси сказал, что это вполне возможно, потому что у него с собой есть несколько канистр с топливом для этой машины, про запас, а Козерог сказал, что при такой жаре все это вонючее хозяйство может взорваться, и они начали пререкаться по поводу техники безопасности впервые за все время, которое я с ними была знакома.
А тем временем эта блестящая громада на горизонте определилась по форме.
Это был большой пассажирский лайнер. Он, как и наши звездолеты, лежал на песке, наполовину в него зарывшись. И когда я это поняла, меня начало мелко трясти, несмотря на горячий ветер в лицо.
А Козерог говорит:
— Вот, они так и не смогли взлететь.
А Котик говорит:
— Может они не смогли, потому что умерли еще в космосе?
И Бриллиант говорит мне:
— Луис, ты к ним ближе, дай им в глаз, чтоб не каркали.
Фэнси никого не слушал и вел свой тяжелый драндулет вперед. Мы проехали мимо куска радара, который торчал из песка, как ажурная калитка без забора. Потом — мимо чего-то неопределенного, блестящего, неправильной формы. И Череп хихикнул и говорит:
— Да они просто по частям разваливались.
А Козерог говорит:
— Это у нас не мир, нах, а какой-то остров погибших кораблей. Такие штуки просто так не происходят.
Я говорю:
— Какая-то космическая аномалия. Вы помните, как нас затянуло?
Рыжий говорит:
— Тогда бы сюда и астероиды затягивало. А так выходит, что только звездолеты.
И тут мы увидали, как на фоне лайнера что-то тихонько шевелится. Охотники сразу схватились за пистолеты, а я подумала, что та сила, которая нас сюда принесла, вряд ли побоится даже ракетной установки. И то, что там движется, слишком маленькое и слабое, чтобы иметь к ней отношение.
И я говорю:
— Только не стреляйте. Мне кажется, это кто-то выживший с лайнера.
А это существо встало на ноги. И мы все увидели, что это человек, причем — ребенок. Не то, чтобы совсем кроха, но и не подросток, а лет так пяти, много — семи.
Он стоял и смотрел на нас, опустив руки. На нем был белый комбинезон с зеленой веточкой на груди, а личико и руки у него оказались совсем черные — я не поняла, от здешнего солнца или он такой расы.
Я перескочила через борт, хотя кто-то попытался меня остановить, и побежала к нему. Наверное, он мог оказаться чем-то опасным, каким-нибудь подлым местным обманом — но не оказался.
Он поднял на меня круглые глаза, слишком яркие и слишком голубые, как у куклы, улыбнулся растерянной улыбкой и говорит:
— Тетя, мне пить хочется.
У меня руки дрожали, когда я флягу отстегивала. Я просто не могла себе представить, каково-то ему тут было, бедному. Но он спокойно попил и вернул мне флягу, так что я поняла, что от жажды он вовсе не умирает. А потом он повернулся к охотникам, которые остановили машину и подошли поближе.
— А дяденьки, — говорит, — с тобой, да? Вы из города?
Я говорю:
— Из какого города, малыш? Тут есть город?
А он странно улыбается, не по-детски, рассеянно, но при этом почти надменно как-то, и говорит:
— Город золотого размера. |