– Прошло четырнадцать месяцев.

Она развела руками.

– Прости. У меня был медленный старт.

Селуччи нахмурился.

– Не уверен, что понял. Ты что, не сможешь никогда увидеться с ним?

– Он говорит, я сама не захочу этого. Что мы не захотим.

– Подонок, он мог бы мне об этом сказать. – Он запустил руку в волосы. «Генри также хотел, чтобы я передал вам, что год – всего лишь маленький ломтик вечности». Глубоко вздохнув, он стал раздумывать, как бы сам поступил, если бы они поменялись ролями. – Ладно, проехали. Генри мне ничего не должен. К тому же этот сукин сын уже извинился.

Вики поглядела на него с сомнением.

– Вот как? Прекрасно. Я не очень‑то верю в его трагическую болтовню про раздельное проживание, даже если мы и не сможем поделить территорию. – Сказано было смело, но она не была так уж уверена, что слова эти на самом деле что‑то значат, что ее новая природа позволит ей соблюдать обязательства, не скрепленные кровью.

– Я не собираюсь отказываться от тебя без борьбы.

Генри отвернулся от зарева над городом и покачал головой.

– Ты будешь бороться сама с собой, Вики. Бороться за то, чем ты являешься. Чем мы являемся.

– Ну и что же? – Ее подбородок упрямо вздернулся. – Я не сдамся, Генри, ни за что на свете.

– У него есть мобильный телефон, и он только что, представляешь, приобрел факс. Думаю, теперь будет куда легче поддерживать с ним связь.

– Это меня успокаивает. – Селуччи оперся бедром о кухонный столик и скрестил на груди руки. – Ты никогда не звонила мне.

– У меня не было такой возможности, вплоть до недавнего времени, сначала все складывалось довольно хаотически. А затем... – Вики потерла пальцем край кухонного стола, довольная, что утратила возможность краснеть. – А затем я просто испугалась.

Он никогда прежде не слышал, чтобы она призналась, что чего‑то боится.

– Испугалась чего?

Она взглянула на него, и он обнаружил ответ в отчаянном вопросе, светившемся в ее глазах.

– Вики... – В ее имени теперь прозвучал мягкий упрек. «Неужели ты мне не доверяешь?»

– Видишь ли, я теперь совершенно другая, и... Над чем ты смеешься?

Сколько времени утекло с тех пор, как он мог рассмеяться? Чуть больше года, как он полагал.

– Если это – все, что тебя беспокоит, Вики, то должен тебе сказать, ты всегда была совершенно другая.

Отчаяние испарилось, сменившись надеждой.

– Значит, ты не возражаешь?

– Я бы солгал, если бы ответил, что мне не привыкать к этому, но нет, я не возражаю. – Возражать? Не много нашлось бы такого, с чем бы он не смирился, если бы она при этом снова была с ним рядом.

– У нас с тобой все не может быть как прежде.

– Это не должно тебя беспокоить.

– Генри считает, что, может статься, будет еще лучше.

– Мне безразлично, что думает Генри.

– Все будет не так, как у людей – обустроиться, создать семью и воспитывать потомство, как тебе всегда хотелось.

Майк сполз с кухонного столика.

– Не говори за меня, чего бы я хотел. Я хочу тебя.

Она протянула к нему руки, ее зубы мерцали, словно торжественное приглашение на фоне изогнутых в улыбке губ.

В ту же секунду они оказались на полу.

Спустя два часа и двадцать три минуты Вики пристроила голову на его плече, используя его вместо подушки, и уставилась на потолок кухни.