— Ладно, мам, — вздохнул Джеми. — Но… но я должен сейчас это показать. У меня тоже очень плотный график.

— Элизабет — спортивный судья. У них, знаешь ли, со временем туже, чем у обычного подростка. А ты даже в летнюю школу не записался, как я ни намекала. По всей твоей комнате разложила брошюры. Даже на столе оставила и у холодильника.

— Может, я и не обычный подросток, — очень тихо ответил Джеми. Мэй повернула назад и бросилась вверх по лестнице в гостиную.

Мать сидела в кресле со стаканом воды в руке. Она обвела взглядом розовые волосы Мэй, неглаженую футболку, заспанное лицо и наградила дочь натянутой улыбкой, хотя, наверное, предпочла бы сделать замечание.

— Доброе утро, Мэвис.

— Джеми, не надо! — воскликнула Мэй.

— Со мной ничего странного не случалось, когда я был маленьким? — спросил Джеми. — Ничего не ломалось поблизости? Вещи по воздуху не летали?

— У одной няни были такие видения, — подтвердила Аннабель. — Но через два месяца мы с ней простились, а тебе было всего три. Сомневаюсь, что твоя психика пострадала от этого инцидента.

Джеми глубоко вздохнул и сказал:

— Я не мог пострадать. Инцидент случился из-за меня.

— Джеми, не надо! — взмолилась Мэй. — Только не сегодня!

— Это не тебе решать, — бросил Джеми, даже не глянув на нее. — Я должен знать, что Джеральд ошибся. Я должен знать, что она… она меня не…

Он стоял у камина, вытянувшись, словно солдатик перед расстрелом. Мэй была бессильна с ним спорить. Ей оставалось только подойти и встать с ним рядом, потому что кто-то должен был его поддержать. И он должен был понять, что она всегда на его стороне, что бы ни случилось.

— Я тебя люблю, — сказал Джеми матери. — И всегда буду любить, несмотря ни на что.

Аннабель Кроуфорд вдруг покраснела, словно кто ударил ее по щекам, но ничего не сказала.

— Тебе никогда не казалось, что со мной что-то неладно?

— Разве мы не беседовали об этом, когда тебе было тринадцать? — немного растерянно спросила мать. — Я тебе уже говорила, что тревожиться не о чем. Правда, хотелось бы, чтобы ты пореже пользовался косметикой для волос.

— Мам, я прошу тебя, — в отчаянии протянул Джеми.

— Джеймс, чего ты от меня хочешь?

Он посмотрел в побелевшее лицо матери с видом игрока, который ставит на кон то, чего нет.

— Я хочу, чтобы ты не возненавидела меня за это, — сказал он и поднял руку. Стакан с водой вырвался из руки Аннабель и пролетел по воздуху. В лучах солнца стекло и лед в воде засверкали. Джеми повел рукой, и стакан завертелся в воздухе, красивый и блестящий. Мэй увидела, как лицо брата воссияло верой в красоту магии.

— Это что, фокус какой-то? — спросила Аннабель, словно дробя слова серебряным ножом для колки льда.

— Нет, — ответил Джеми. — Это волшебство, магия. Я умею колдовать.

— Джеми, если ты пошутил, я нахожу это крайне неостроумным.

Голос его матери дрогнул, как только она посмотрела на стакан и заметила полное отсутствие ниточек или магнитов. Ее ладонь словно смирилась с отсутствием содержимого и сжалась в кулак.

— Что мне еще сделать? — спросил Джеми, и стакан упал на ковер, но не разбился, а рассыпал лед. Джеми протянул руку к зеркалу у камина. Оно треснуло пополам: отражение матери оказалось по другую сторону разлома.

Аннабель вскочила на ноги. Миг-другой она восстанавливала равновесие: привычные шпильки словно вдруг ее подвели.