— Чаю? — заботливо спросила Клотильда Генриховна, заглядывая в гостиную.

— Нет, драгоценная, благодарю, — отказался Фальк. — Идите уже спать, но не забудьте запереть окна и двери, хорошо?

Кухарка кивнула и вышла, бросив на воспитанника чуть укоризненный взгляд.

— А то я сам не знаю, на какую глупость согласился, — вполголоса проворчал Фальк.

Так прошло несколько часов. За окнами совсем стемнело. Василию Оттовичу пришлось приглушить свет, иначе разглядеть что-то на улице не представлялось возможным. Он заставлял себя не мельтешить, пореже вставать и подходить к окнам, а если уж собрался — так изображать, что делает это не от нервов, а дабы размять затекшие мышцы. Что, правда, было недалеко от истины — особенно с учетом все еще ноющих синяков.

К двум часам ночи Фальк практически уверился, что злоумышленники сегодня не появятся. Ужасно хотелось спать — не спасал даже свежезаваренный черный кофей. Василий Оттович регулярно тер слипающиеся глаза, но это лишь раздражало. В доме, где пришлось закрыть все окна, дабы не упрощать работу преступнику, повисла неприятная духота, еще больше клонившая в сон. В результате буквы в старинной книге начали плыть у него перед глазами, складываясь в странные узоры и новые слова. Фальк почти уткнулся носом в страницу, когда внезапное озарение пронзило тело доктора, словно заряд электрического тока.

— Эврика! — подобно Архимеду воскликнул Василий Оттович. Он бросился лихорадочно выписывать буквы и слова со страниц книги, пока на листе не выросло длинное предложение. Доктор откинулся на спинку стула, взирая на плоды своей работы.

— Этого не может быть, — пробормотал Фальк. — Неужели все так просто?

Он зажмурился, открыл глаза, еще раз сверился с книгой и перепроверил оставленную им надпись. Затем повторил процесс. Ничего не изменилось. Надпись на листе упрямо утверждало, что Василий Оттович разгадал тайну, которой исполнилась не одна сотня лет. От духоты и напряженной работы мысли голова разболелась еще сильнее. Доктор не выдержал и распахнул окно гостиной чтобы вдохнуть свежего ночного воздуха.

Снаружи было темно и тихо. Редкие ночные птицы перекликались в зарослях. Со стороны моря ветер нес соленую прохладу. Над деревьями повис огромный полукруг нарождающейся луны. Именно благодаря его свету Фальк и увидел то, что заставило кровь застыть в жилах.

У дороги, рядом с тем местом, откуда начиналась тропинка к его крыльцу, виднелась фигура в темной накидке с капюшоном.

Хоть Василий Оттович и понимал, что имеет дело с обыкновенным преступником из плоти и крови, эта картина все равно наполнила его сверхъестественным страхом. Он отшатнулся от раскрытого окна, чувствуя непривычную дрожь во всем теле. Монах, очевидно поняв, что его заметили, наоборот медленно и неотвратимо двинулся в сторону дачи.

Не успел он, однако, сделать и пяти шагов, как ночную тишину разорвал грозный окрик:

— А ну, стоять!

Со стороны беседки появился урядник Сидоров. С пистолетом на изготовку он спешил навстречу фигуре с капюшоном. Фаль замер, ожидая дальнейших действий преступника. Монах, к его удивлению, не стал вступать в противоборство с Александром Петровичем. С поразительной прытью он развернулся и бросился назад, к дороге.

— Стоять, я сказал! — снова рявкнул Сидоров, припуская в погоню. Стрелять в воздух он не решался — не дай Бог перебудит жителей окружающих дач, которые будут путаться под ногами. Открывать огонь на поражение ему тоже не хотелось. Оставалось лишь нестись во весь опор, стараясь не упустить улепетывающего монаха из виду.

Только увидев бросившегося в погоню урядника Фальк осознал, что боялся вздохнуть с того самого момента, как увидел фигуру в капюшоне. Он шумно втянул воздух и обессиленно упал обратно на стул.