Что же, мне предстояло теперь сравнить, что хуже, рабство на Ривере Три или пять лет обучения в лётке, где все ниггеры относились к нам, как скотам, как к грязи под ногами. Верите нет, но с их стороны я ни разу не увидел ни одного сочувственного взгляда, не говоря уже про что-то более конкретное. Больше всего их бесило то, что на банковском счету у каждого из нас имелось немало денег и они были обеспокоены только тем, чтобы выкачать их из нас. А ещё каждый из них от мала до велика только и мечтал унизить грязную, ленивую обезьяну и дать ей пинка, толкнуть в спину или подставить подножку, бить нас кулаками им запрещалось, но до тех пор, пока кто-нибудь не выдержит и не замахнётся на ниггера рукой. Вот тогда начиналось такое, что не приведи Господи. Тут же вызывался наряд полиции, писался рапорт и такому парню доставалось на орехи так, что в медсанчасть его отправляли на носилках.

Мне почему-то сразу показалось, что на Ривере Три рабов не истязают так, как в лётке, иначе они не смогут работать. Пока Хулус ходил до ветра, я внимательно рассмотрел повозки. Одна, командирская, в которой ехал Нир, была хотя и шикарная на вид и прочная, являла собой жалкое зрелище — тяжелая, неуклюжая и очень примитивная. Чего стоили одни только колёса без спиц, правда, с железными шинами. Выше «ватерлинии», то есть платформы, это был симпатичный деревянный домик на колёсах, с окнами, забранными витражом. Вторая была точно такого же размера фургоном с кожаным верхом, а шесть остальных — шестью крытыми парусиной фургонами длиной метров в восемь. Они были на треть больше. Приглядевшись к ним повнимательнее, я догадался, что Нир помещик.

Вскоре вернулся Хулус. Он был одет в просторные штаны из серой ткани, красную просторную рубаху, поверх которой на нём была надета кожаная бригантина со стальными бляшками, и обут в грубые, неказистые, короткие сапоги. На широком поясе у него висели справа чёрные ножны с длинным, прямым мечом, а слева кинжал побольше тесака космодесантника в красных ножнах с бронзовыми накладками. Роста в нём было минимум метр девяносто пять, но Нир вымахал ещё выше, под два метра пять сантиметров, и я со своими метр восемьдесят два, наверное, казался им чуть ли не пигмеем. А сила тяжести на Ривере Три была минимум на пятнадцать процентов больше, так что на первых порах мне придётся тут туго. Памятуя о том, что космофлотские ниггеры терпеть не могут пристальных взглядов, я рассматривал этого коротко стриженного, весьма симпатичного смуглого верзилу украдкой, из-под полуприкрытых век.

Мне в глаза также бросилось, что на шее у Хулуса висит сразу три массивных медальона, явно выставленных напоказ и я понял, что правильно сделал, повесив аптечку и универсальный жетон на шею. Их с меня даже не пытались сорвать, иначе на шее и подбородке остались бы следы. Вспомнив про жетон, я положил на него руку и, незаметно для верзилы, включил его запись. Хулус, отлив, слегка размявшись достал меч и немного помахал им, после чего растолкал рабов, спавших неподалёку от меня и приказал им разжечь огонь. Трое пошли за дровами в ближний лесок, а четвёртый сгрёб палкой прогоревшие угли, бросил на них несколько пучков травы и стал раздувать. Через несколько минут костёр разгорелся и рабы установили над ним треногу с большим котлом, в который налили воды. Наконец проснулся его величество Нир и соизволил выбраться из своего дома на колёсах и сойти на грешную землю. Небожитель, ***дь.

Из фургона Хулуса тотчас выбралась молодая красотка, одетая в длинный хитон серо зелёного цвета и серебряным амулетом на шее, вежливо поклонилась, что-то негромко сказала и поднялась в домик. Похоже, что прибраться и приготовить этому уроду завтрак, так как над из круглой, керамической трубы вскоре повалил дым. Вода в котле вскипела и Хулус стал засыпать в него из мешочков какие-то сухофрукты, бросать травы и сушеные лепестки, отчего воздух наполнился очень приятным ароматом какого-то местного взвара. Из фургонов стали выбираться все остальные мужики.