Предусмотрительно. По крайней мере потом он может сказать: кто не спрятался, я не виноват.

– Но, разумеется, я должен предупредить вас об опасностях, сопряженных с вашим новым положением.

Анелька, в ответ на внимание хозяина расцветшая, как бутон, нежной красотой, удивленно приподняла бровь:

– О чем это вы, милорд?

– Милорд имеет в виду, – пояснил Кеннет, – что те, кто придет к этим детям, непременно споткнутся о тебя.

– Меня это не пугает, – высокомерно обронила Грандиоза, дернув острым плечиком, – тем более если ты ляжешь поперек порога, чтобы охранять нас в очередь с Веспасианом.

– Веспасиан будет рад. Да и я, признаться, тоже. Нам обоим требуется хотя бы минимальный отдых. Кроме того, у меня, как у хозяина лена, есть определенные обязанности, которые не грех бы и выполнять.

– О да, я вполне понимаю ваши затруднения, милорд. Имея на руках двоих детей… – Четверых, – вздохнул Уриен. – С сегодняшнего утра.

Кеннет поперхнулся, однако поостерегся сверкать на Уриена глазами. Их хозяин видал и таких заклятых, и сяких, одного даже собственноручно убил, явно не испытывая никакого пиетета к заклятой крови, и продолжал как ни в чем не бывало:

– Надеюсь, вы не откажете приглядеть за обоими детьми в то время, когда я не буду преподавать им языки, математику и государственное устройство?

Маска польщенной львицы на рожице Грандиозы окаменела, потому что она только сейчас обнаружила, что мышеловка захлопнулась. Пока она смаковала назначение в компаньонки к принцессе, ее, оказывается, определили вытирать сопливые носы и рты, измазанные кашей.

– Прошу вас, займите место рядом с детьми.

Рената поставила локти на стол и утвердила подбородок в ладонях, самым тщательным образом просмаковав сцену перемещения Грандиозы с лучшего места. Настроение, как заметила Аранта, у милорда Уриена было превосходное, и лаяться с ним, очевидно, значило бы только людей смешить. Райс переполз на соседний стул, так чтобы новая гувернантка смогла разместиться между ними двумя, и повернул к ней улыбающуюся рожицу, во всю ширь перепачканную кашей. Не растаяло бы только каменное сердце.

Уриен встал, отодвинув тяжелый стул, длинный, обманчиво угловатый, чуть приподняв одно плечо:

– Миледи, прошу вас, окажите мне честь… – И указал на освободившееся место рядом с собой. И Аранте ничего не оставалось, кроме как занять его. В то время как Грандиозе пришлось утешаться тем, что эти носы и рты – королевские. Повинуясь ее замечанию, Рената сняла локти со стола.

– Вознесем молитву, – сказал Уриен, – за то, что мы дожили до этого дня, и за то, чтобы увидеть завтрашний.

С этими словами он сел. Взрослая часть присутствующих за столом поняла, что он имел в виду, мысленно с ним согласилась и обратила свое внимание к овсяной каше – непременному утреннему блюду детей, лошадей, монахов и девиц, истово верующих, что если они будут это есть, то впоследствии им зачтется и воздается. В дальнейшем трапеза протекала весьма демократично.

– Сорвешься! – в сотый раз крикнула Аранта снизу, к собственному неудовольствию обнаруживая в своем голосе нотки обреченности. – И расшибешься вдребезги. Я к тебе туда не полезу!

– И не надо! – отозвался сверху Кеннет. – Не бойся. Меня ветер держит.

Ветер с моря и впрямь налетал не дай боже: свирепый и страшный, сырой и полный соли. Все прибрежные валуны стояли по пояс в белой пене, и приходилось кричать, чтобы слышать друг друга из‑за самовлюбленного рокота северного моря.