На лагерном плацу под эттерсбергским дождем, который струился по их потухшим глазам, под снегом, оседавшим на их волосах и ресницах, трупы товарищей, умерших за день, оказывали громадную услугу живым. Они еще на какой-то срок помогали отдалить смерть, подстерегавшую всех живых.
И тут поезд снова остановился.
В вагоне воцарилось молчание, молчание особое, не то, когда случайно, на мгновение замирает окружающий шум, а настороженное, выжидательное молчание, когда все ждут не дыша. И снова, как при каждой остановке поезда, чей-то голос спрашивает: приехали?
— Что, ребята, приехали? — спрашивает голос.
И снова никто не отвечает. В ночном воздухе два раза подряд раздается паровозный свисток. Мы прислушиваемся в напряженном, томительном ожидании. Тут уже не до обмороков.
— Видно там что-нибудь? — спрашивает кто-то.
Это тоже привычный вопрос.
— Ничего, — отвечает один из тех, кто стоит ближе к окошку. — И вокзала нет? — спрашивают снова.
— Ничего, — слышится в ответ.
И вдруг по шпалам стучат сапоги.
— Идут.
— Наверно, обход делают, на каждой остановке делают обход.
— Спросите их, где мы.
— Правда, кто-нибудь там, спросите, скоро ли доедем до места.
— Так они тебе и ответят.
— Им плевать, что нам больше невмоготу.
— Еще бы, им небось не за то деньги платят!
— А бывает, что попадаются вежливые, они отвечают.
— Бывает, что медведь летает…
— Заткнись, мне правда попадались.
— Ну, значит, это исключение, которое подтверждает правило, старик.
— Да, кроме шуток, однажды в тюрьме Френ…
— Ну, завел шарманку, надоело.
— Да я только хочу сказать, что был со мной такой случай, вот и все.
— Да заткнитесь вы наконец, дайте послушать!
— Чего там слушать, делают обход, и вся недолга.
Но разговоры умолкают.
Стук сапог приближается, вот он уже возле самого вагона.
— Это солдат, он один, — шепчет парень, стоящий у окошка.
— Ну спроси у него, хуже не будет!
— Мсье, — окликает парень, — эй, мсье!
— Черт возьми, — усмехается кто-то, — да кто же так говорит с бошами. — А что, — возражает другой, — хочешь получить справку, соблюдай вежливость.
Раздаются иронические смешки.
— Ох уж эта французская любезность, не доведет она нас до добра, — назидательно замечает кто-то.
— Скажите, мсье, вы не знаете, скоро ли мы приедем?
Солдат что-то отвечает, но в вагоне не слышно — слишком далеко.
— Что он сказал? — волнуется кто-то.
— Да погоди ты, черт возьми. Он нам потом перескажет, дай сначала выслушать.
— Еще бы, — отвечает парень солдату, — нам тут больше невмоготу.
Снаружи снова раздается голос немца, но в вагоне ничего не слышно.
— Правда? — говорит парень, беседующий с немецким солдатом.
Невидимый солдат опять произносит что-то неразборчивое.
— Спасибо, мсье, большое спасибо, — отвечает парень.
Шаги удаляются по шпалам.
— Черт побери, до чего же ты вежлив, старик! — опять начинает прежний голос.
— Ну, что он тебе сказал?
Парня со всех сторон забрасывают вопросами.
— Чем орать, дали бы ему вставить слово! — выкрикивает кто-то. |