|
Потом начинается путаница. Но по крайней мере одна остановка между Дижоном и Компьенем была. Жерар помнит, что провел ночь в какой-то пересылке на территории казармы, в обветшалом и полуразрушенном административном здании. Посреди камеры стояла печка, но ни матрацев, ни одеял не было. Какие-то парни в углу вполголоса пели «Не видать вам Лотарингии с Эльзасом», и Жерару еще подумалось, что это смешно и трогательно. Другие утешались на свой лад, сбившись в кучку вокруг молодого кюре из породы зануд, у которого на все случаи жизни припасены поучения. Жерару еще в Дижоне пришлось разъяснить ему, что к чему, и вежливо, но напрямик объявить, что он ни в какой духовной поддержке не нуждается. Это повлекло за собой сбивчивый спор о душе, который он теперь вспоминает с улыбкой. Потом Жерар свернулся калачиком в укромном углу, закутав ноги в пальто, ища тишины и наслаждаясь счастьем тех редких минут, когда ты в ладу с самим собой и на душе у тебя легко, потому что ты доволен тем, как распорядился собой и своей жизнью. Но тут к нему подсел какой-то паренек.
— Закурить не найдется, старик? — спросил он. Жерар отрицательно помотал головой. — Я не из запасливых, — добавил он. Парень пронзительно рассмеялся. — Я тоже, черт возьми. Я даже не догадался одеться по-зимнему перед тем, как угодить к ним в лапы. И он снова засмеялся. На нем и в самом деле был легкий пиджачок, брюки и рубашка с открытым воротом. — Мне принесли пальто в тюрьму, — сказал Жерар. — Это потому, что ты семейный, — говорит парень. И опять заливается пронзительным смехом. — Семья дело наживное, — говорит Жерар. — Я уже сыт по горло семейным счастьем, — загадочно говорит парень. Жерар мельком оглядывает парнишку. У того слегка ошалелый вид, он чуть-чуть не в себе. — Ты не обижайся, — говорит Жерар. — Я малость вздремну. — А мне охота поговорить, — отвечает парень. И в его худом, осунувшемся лице проступает что-то совсем детское. — Поговорить? — переспрашивает Жерар, повернувшись к нему. — Я молчал несколько недель, — говорит паренек. — Объясни толком. — Очень просто, я три месяца просидел в одиночке, — говорит парнишка. — А я сидел с Рамайе и иной раз думал, что, пожалуй, предпочел бы одиночку. — Я предпочел бы Рамайе. — Так плохо в одиночке? — спрашивает Жерар. — Я твоего Рамайе не знаю, но предпочел бы Рамайе, это я верно говорю. — Значит, ты не умеешь углубляться в себя, — говорит Жерар. — Как это углубляться в себя? Его взгляд все время тревожно блуждает. — А вот так: застынь совершенно неподвижно, расслабь мышцы и потом читай стихи, перебирай в памяти ошибки, которые наделал в жизни, или рассказывай себе свою биографию, поправляя в ней кое-какие мелочи, а не то спрягай греческие глаголы. — А я не учил греческого, — говорит парень. Поглядев друг на друга, оба хохочут. — Черт, вот досада, что курева нет, — говорит паренек. — А ты попроси у нашего вояки кюре, — советует Жерар. — Может, у него найдется. Паренек строптиво пожимает плечами. — Спрашивается, кой черт я здесь сижу? — Пора бы понять, — отвечает Жерар. — Я и стараюсь. — Он не переставая стучит правым кулаком по левой ладони. — Может, тебе и в самом деле лучше было оставаться дома, — говорит Жерар. |
