— Ей не терпелось узнать свое будущее.

— Здесь люди, похоже, не хотят вспоминать о ней.

— Чему же удивляться… где она сейчас? Может, на дне морском… Ах бедняга, всегда такая грустная приходила…

— Ты что, видишь, как она лежит на дне моря?

Она вперила в меня свои проницательные глаза.

— Вот один день вижу, как она там лежит, а потом вдруг она совсем в другом месте.

— Но уж если ты действительно все понимаешь и все видишь так, как ты говоришь, должна же ты знать, жива она или умерла.

— Сколько народу клянется, что слышат ее голос сквозь вой ветра.

— То есть ты тоже считаешь, что она утонула?

— Лодку-то море вынесло, разве нет? Куда бы ей деться, если пустая лодочка была?

— Значит, и ты не знаешь, — грустно произнесла я.

— Вот этого я не говорила, мисс. Я сказала, что многие слышали голос призрака и что лодка вернулась пустая.

— Почему она ходила к тебе?

— Будущее знать хотела.

— Какая она была? Мы с ней похожи?

— Да, похожи как гвоздь на панихиду.

— Неужели ничего общего?

— Э-э, ну вот волосы у нее золотые были, целая копна. От матери ей достались. А от Келлевэев — ни черточки.

— Она ходила к тебе, потому что была несчастна?

— Секреты умеешь держать?

— Да! — Я буквально подалась вперед. — Да, обещаю.

— Мать ее приходила ко мне. Тяжелая приходила. Хотела избавиться от ребенка.

— Почему? — выдохнула я.

— Значит, были причины.

— А какая она была, ее мать?

— О, мадам Эффи из других краев. Отец твой всегда брал себе женщин издалека… ведь и твоя мать нездешняя была. А потом еще удивлялся, чего это жены его все по сторонам смотрят. Сам он по делам все время разъезжал — нынче мистер Яго за хозяйство взялся. Так вот, пришла она ко мне и говорит: «Тесси, я беременна. Нестерпим мне этот ребенок». А я глянула и вижу — поздно. «Поздно, говорю, мадам Эффи. На пару месяцев раньше надо было прийти. А сейчас уж ничем тебе не помогу».

— Несчастное дитя! Даже родной матери была не нужна.

— Хуже нет быть нежеланным ребенком. Сильва поняла это сразу, едва вообще научилась понимать.

— Ты, должно быть, помнишь меня ребенком.

— О, конечно, прекрасно помню. Для мадам Френсис ты что солнышко на небе была.

— Значит, счастливая была семья?

— Некоторым не дано счастье быть счастливым. Отец твой был из таких.

— Расскажи мне о последних днях Сильвы.

— Она приходила ко мне… дважды приходила… за неделю до…

— Она казалась тебе совсем безутешной?

— По ней разве можно понять? Смеялась, смеялась, а поди разбери, смех ли, слезы ли. Тогда она сказала: «Все будет теперь иначе. И меня здесь уже не будет, Тэсси». Мы поговорили, она хотела, чтобы я по руке ей погадала. Ничего хорошего там я не прочла. Но ей не сказала. Иногда я плохое не говорю людям.

Старуха подняла голову, будто всматриваясь куда-то в пустоту за моей спиной.

— Если вижу затаившуюся рядом тьму, я только предупреждаю: «Остерегайся!» Предупреждаю всякого — себя, его, тебя… да… тебя, мисс Эллен. Вот так-то.

Я не выдержала, обернулась почти непроизвольно.

Тэсси захохотала.

— Я всегда повторяю это. Остерегайся. Будь настороже. Всегда.