Ждали зова государя и первые персоны империи: канцлер Горчаков, военный министр Милютин, генерал-адъютант граф Игнатьев, представлявший Россию до недавнего времени в столице Турции и знавший тамошние обстоятельства, окрещённый там «лгун-паша», ибо был человеком неверным и ненадёжным.

   — Баба с возу — кобыле легче, — заговорщически подмигнув, сказал он Милютину. — Теперь наконец займёмся делом.

   — В самом деле — пора, — сухо отвечал Милютин. — Но ведь штаб-квартира всё ещё не готова принять государя.

   — Нет, дорогой Дмитрий Алексеевич, не это обстоятельство было препоною нашему отъезду, — не унимался Игнатьев, — да вы и сами знаете, какое. Государь был во временном плену. Не у турок, нет, то был плен сладкий и угодный его величеству. Ныне он из сего плена вырвался, полагаю, не без душевной и сердечной раны. Но она быстро зарастёт, уверяю вас. Нам всем предстоят раны истинные.

   — На войне как на войне, — отозвался Милютин. — Французы, сложившие эту поговорку, тысячу раз правы.

Их беседу прервал граф Адлерберг.

   — Господа, государь просил вас немедля быть готовыми к отъезду. На сборы дано менее часу.

Вскоре царский кортеж тронулся по направлению к Дунаю. Погода, благоприятствовавшая движению, начала портиться. Обычные в эту пору майские дожди вскоре обратились в ливень. Дороги размокли, лошади с трудом тянули тяжёлые экипажи, колеса вязли по ступицу. Переправа через мутный и перехлёстывавший мост Прут у местечка Унгены чуть не закончилась драматически для ехавшего позади экипажа: его повернуло потоком, он накренился и вот-вот готов был опрокинуться. По счастью, подскакавшие казаки выправили его.

Инженерные войска по согласию с румынским правительством продолжили полевые железные дороги от Унген к Дунаю, минуя Бухарест. Это открывало надёжную возможность быстро перебрасывать военные грузы к армии. Для императорского кортежа были предоставлены три комфортабельных вагона. И уже через полтора суток они были у Зимницы.

Дунай вздулся, разбух и стал выходить из берегов. Переправа была осложнена. Главнокомандующий, великий князь Николай, с ходу пожаловался Александру:

   — Нерешительность, а порой просто недружелюбное отношение румынского правительства затрудняют передвижение наших войск и составов с грузами. Румыны трусят. Они всё ещё опасаются мести турок.

   — А ведь у них уже не осталось никакого пути назад, — усмехнулся Александр. — Бог дал нам плохих союзников. Но что делать — других у нас нету.

   — Неужто князь Карл не понимает, что суверенитет Румынии всецело зависит от исхода этой войны? — удивился Николай.

   — Он-то, надеюсь, понимает. Но до него дошли известия, что у этого суверенитета есть сильные противники: Англия с лордом Биконсфильдом, Австро-Венгрия с императором Францем Иосифом да и кое-кто ещё.

   — Странное дело, — заметил присутствовавший при разговоре канцлер Горчаков. — Мы стали единственными гарантами полной независимости Румынии. Но сами румыны не хотят отчего-то этого понять.

   — Вероятно, из многовекового страха перед турками, — сказал Николай. — Меня просветили: оба княжества, Валахия и Молдавия, пребывали до своего объединения... под турецкой пятою.

   — Кстати, по нашему настоянию и с нашей помощью, — быстро вставил Александр.