Александр возлагал большие надежды на дядю Вилли и его второе, а скорей всего, первое я, князя Отто фон Бисмарка, на союзнические отношения в соединении с родственными: конгресс по развязыванию слишком тугого балканского узла должен состояться в Берлине. И Шувалов, почти что свой человек в Лондоне, чьи дипломатические усилия смягчили позицию лорда Биконсфилда. Но Александр не знал, что Бисмарк и Дизриэли пребывают в давней приязни. Об этом догадывался престарелый канцлер князь Горчаков. И потому он тоже решил отправиться в Берлин.

Военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, с мнением коего считались и друзья и враги, а лучше сказать недруги — врагов у него в полном смысле этого слова не было, — напутствовал Шувалова: «Вы знаете положение. Мы не можем больше сражаться. Мы не можем это ни по финансовым, ни по военным соображениям. Вы взяли на себя выполнение патриотической задачи, поэтому защищайте нас как можно лучше, отстаивайте пункты, какие вы сочтёте возможным отстоять, и уступайте, лучше уступайте всё, чтобы только не сорвать конгресса».

Ничего не поделаешь — придётся.

Глава девятая

ЗАЧЕМ ВСЕЧАСНО И НАПРАСНО ВРАЖДУЕТ ЧЕЛОВЕК... ЗАЧЕМ?

Мы дошли до славянофильского онанизма.

Вся Россия в бесплодной лихорадке... Все

бредят «южными славянами», не разбирая

и даже не видя, кто они... В политическом мире

всё тот же бред. Странное занятие —

одной рукой раздувать пожар, другою

лить на него воду.

Великий князь Николай Николаевич тепло распрощался со своим преемником Тотлебеном и, одаряя всех обаятельной улыбкой, пожав великое множество рук и раздав такое же множество крестов и медалей, отбыл из главной квартиры.

Душа была отягчена. Это началось давно — с Плевны. И всё давило и давило, душевная немочь и боль затронули тело, сопровождавшие его доктора в один голос рекомендовали разгрузку и лечение, разумеется, на водах. Разгрузка означала отставку...

Брат Александр слал ему депешу за депешей, шифровальщики едва успевали класть их на стол. «Теперь главною нашею заботою должно быть сосредоточение больших сил к Константинополю и Галлиполийскому району на случай войны с Англией». «В виду явно враждебного расположения Англии, которая ищет предлогов к разрыву, необходимо остановить отправление гвардии и гренадер и принять решительные меры к воспрепятствованию прорыва англичан через Босфор. Прошу тебя, не теряя времени, обдумать все подробности и сообщить мне твой план действий. Можно ли надеяться на содействие турок или исполнить помимо их...» «Судя по твоей последней телеграмме, надеюсь вполне, что все меры будут приготовлены к быстрому захвату проливов...» И наконец: «Состояние здоровья твоего меня крайне огорчает...»

Он все бумаги вывалил на стол Тотлебену без каких-либо комментариев. Пусть читает и принимает меры. Что до него, то он с удовольствием отправил бы весь этот бумажный сор в ретираду. Александр там милуется со своею прекрасною Катей и, несмотря на подробнейшее описание тяжких обстоятельств, в которых оказалась армия-победительница, предписывает «быстрый захват проливов» и всё в таком роде...

«Здоровье его огорчает... Моё... Небось очередную слезу пролил перед иконостасом». Николай зло выматерился, шевеля губами, шёпотом. Пусть адъютант думает, что он молится. Ожесточение накатывало волнами, такими же, как боль в сердце. Скорей, скорей отсюда. Хватит с него, сколько можно... Сделал глупость, принял назначение, вообразил себя полководцем... От главнокомандующего до говнокомандующего — один шаг, — болтали за спиною.