Генриетта смотрела прямо перед собой на дорогу и молчала.

Мидж упорно добивалась своего.

— Вы не думаете, что это возможно?

— Да, это возможно.

— Тогда не думаете ли вы, что…

— Зачем выдумывать, зачем выдавать желаемое за действительное. Это было бы идеально! Мы все тогда были бы оправданы.

— Мы? Но…

— Ну да, моя дорогая, мы все подозреваемые, все! Даже вы, хотя довольно трудно представить себе мотив, по которому вам захотелось бы убить Джона. Предположим, что виновата Вероника. Мне бы это очень понравилось. Я была бы в восторге, если бы увидела ее на скамье подсудимых. Вот где она могла бы проявить свой артистический талант! Вот где я получила бы огромное удовольствие!

— Вы ей этого желаете потому, что… — Мидж не знала, как закончить фразу.

— …Потому что я любила Джона? Не это ли вы хотите у меня спросить?

— Да.

Мидж отметила про себя, что это произнесено вслух в первый раз. Все об их связи знали, мирились с ней, но никто никогда об этом не говорил.

Наступило долгое молчание. Генриетта, наконец, сказала:

— Я не смогла бы вам объяснить, что я испытываю. Может быть, я сама этого не знаю…

Уже наступил вечер, когда обе женщины вошли в мастерскую Генриетты.

— Вам не кажется, что здесь холодно? — спросила Генриетта — Сейчас я зажгу газовую печку… Ах, я же забыла купить спички!

— У вас нет зажигалки?

— Есть, но она не работает. Здесь на углу один слепой старик торгует спичками. Я схожу к нему. Сейчас вернусь. А вы пока устраивайтесь.

Оставшись одна в мастерской, Мидж стала осматривать скульптуры Генриетты. Она остановилась перед бронзовой скуластой головой в пилотке — наверное, это солдат, подумала Мидж. Воздушная композиция из алюминиевой ленты ее сильно заинтриговала. Привлекла ее внимание и толстая лягушка из красного гранита. Мидж как раз была в глубине мастерской перед деревянной статуей высотой почти в рост человека, когда вернулась Генриетта. Мидж спросила:

— Что это такое? Это ужасно!

— Это называется «Обожающая». Предназначено для международной выставки.

— Это ужасно! — повторила Мидж.

Стоя на коленях перед печкой, Генриетта спросила через плечо:

— Что вы находите в этом ужасного?

— Не знаю… Может быть, отсутствие лица?

— Вы правы, Мидж.

— Во всяком случае, это — великолепно! Генриетта, смеясь, ответила, что это только красивый кусок хорошего грушевого дерева. Поднявшись, она сбросила шубу и положила на стол два коробка спичек.

— А теперь займемся чаем!

Мидж задумчиво рассматривала спичечные коробки:

— Генриетта, а вы помните — в тот вечер Вероника тоже пришла за спичками.

— И Люси настояла на том, чтобы она взяла с собой полдюжины коробков.

— Кто-нибудь попытался узнать, имела ли она в доме спички на самом деле?

— Думаю, что да.

— Полиция добросовестно делает свое дело.

На губах Генриетты играла едва заметная торжествующая улыбка. Мидж это было неприятно: она подумала, что Генриетта по-настоящему не могла любить Джона, хоть и утверждает это. Мидж с грустью размышляла о том, что Эдварду долго ждать не придется. Тотчас же она упрекнула себя за эту мысль. Ведь она желала Эдварду счастья, она должна радоваться, что он скоро получит женщину, которую любит.

Но это уже слишком! Этого от нее требовать нельзя, раз она сама не может выйти замуж за Эдварда. Для него она навсегда останется «малюткой Мидж».