***

земле напоминали синяки – сине-серые на серой цементной дороге. Когда-то

живой двор был тихим, не было ни ветра, ни двигающихся лоз, ни птиц на

деревьях вокруг, никаких звуков жизни, кроме стука собственного испуганного

сердца в ушах.

Она посмотрела на возвышающееся перед ней здание. И ей показалось, что

она смотрит на совсем другой дом: когда-то красивое здание покосилось, став

мрачным и чудовищным. Дом был темным и тяжелым, плотный гнилой воздух

снаружи напоминал о пропитанном водой дереве, треснувшем цементе и сухой

траве.

Но детали дома были скрыты за туманом, поэтому ей пришлось

приблизиться, чтобы лучше видеть. Очертания Дома стали четче, когда она

подошла, оказавшись чуть ли не в метре от железных ворот, которые легко

открылись с пронзительным скрипом. Тьма за ней, когда она вошла на

мощеную дорожку, и уверенность Дэлайлы пошатнулась. Она пошла дальше, и

когда-то цветущий двор выглядел так, словно им не занимались два

десятилетия. Не осталось ни зеленого газона, ни желтого. Никаких цветущих

деревьев или клумб с тюльпанами. Все было коричневым. Дом стал захудалым, ветхим, словно вся жизнь, как и птицы, просто исчезла.

Но Дэлайла понимала лучше. Она знала, что все собралось внутри в

ожидании.

Глава двадцать восьмая

Он

Сначала он заметил голубое небо. Не сказать, что голубое небо в это время

года было редкостью, ведь стояла весна, но в  этом уголке, если смотреть от

усаженной деревьями улицы к Дому, синева была только над этим местом.

Небо над Домом даже летом всегда было усеяно облачками темного дыма.

Ровная спираль постоянно выходила из Дымохода и рассеивалась, достигнув

облаков. Но сегодня, ранним утром, каждый пядь пространства над Домом была

черной, как ночь, словно ненависть залила небо, а утреннее солнце не смогло

победить тень.

Земля была усыпана листьями и опавшими ветками, которые захрустели

под резиной его велосипеда, когда Гэвин остановился. Даже в странной

утренней тьме он понимал, что из Дымохода не идет дым, а значит, нет и огня.

А огонь был всегда.

Дом никогда ничего не делал без причины, и с тенью сомнения Гэвин знал, что он и есть эта причина. Дом ждал его.

Солнце начало проникать сквозь ветви деревьев у соседей, и хотя он

почувствовал, как тепло начинает проникать за шиворот его темной толстовки с

капюшоном и согревать кончики его ушей, Гэвин дрожал от зловещего холода, окружившего его дом. Он понятия не имел, что увидит, когда откроет дверь, но

знал, что пора.

Он принялся рассуждать, а не отбросить ли вообще идею сюда приходить, зная, как легко было бы остаться в кабинете музыки с Дэлайлой, забыть обо

всем и затеряться в ней. Они поймали бы утром автобус и тихо сбежали бы из

города. Может, смогли бы уехать на неизвестное расстояние, что позволило бы

им вырваться из зоны доступа Дома. Дэлайле через пару дней исполнится

восемнадцать. Ему – через две недели. И он не был уверен, кого из них будут

искать с наименьшей вероятностью.

Он знал, что уехать – умный поступок. Знал, что стоило попытаться. А

сообщение Давала все изменило. Но чем дальше Гэвин находился от кабинета

музыки и разговора с Давалом, тем больше ему казалось, что Дом играет с ним, умудрившись спародировать женский голос по телефону. Хотя если был шанс, пусть и маленький, что там, где-то внутри была его мама, он должен

посмотреть.

Его сердце, казалось, пыталось вырваться из груди. Пульс был неровным, сбивчивым, и это так отвлекало, что Гэвин задумался, мог ли он паниковать

перед этим темным монстром впереди.