Дом мог творить какие угодно иллюзии, но Гэвин оставался на месте.

Когда она развернулась к стене, под ногами задрожал пол, воздух стал еще

холоднее, а стены начали приближаться к ней.

 – Иди,  – шипел дом.  – Иди.

– Это все по-настоящему, – выдохнула она, потянувшись в карман за

фонариком. – Гэвин все это время там. А все вокруг не по-настоящему, Дэлайла.

Это не по-настоящему.

Словно поняв, что кровь ее не пугает, рядом с ней из-под плинтусов

появилась вереница насекомых. Они поползли ей под джинсы, по коже, по

ногам к бедрам. Дэлайла чувствовала, как они карабкаются по ее телу и

отталкивают от стены, отделявшей ее от Гэвина.

– Это не по-настоящему! – завопила она, светя фонариком в стену впереди

себя, чтобы понять, куда ударить топором. Все пространство вокруг стало

пустым и ослепительно белым. Она сунула фонарик в карман и подняла топор.

Позади нее с грохотом падали картины, разбиваясь об ее ноги, спину, и она едва

успела увернуться от одной, целившейся ей в голову и упавшей в итоге на пол.

Дэлайла чувствовала духов, призраков –  воплощения ужаса,  кем бы они ни

были – окружавших ее, пытавшихся пробраться в ее одежду и в ее плоть.

Ощущалось это как вспышки жара и леденящего холода, будто кто-то слегка

касался ее кончиками пальцев, и впервые с момента своего прихода в Дом

Дэлайла почувствовала себя победительницей: физически они были слабыми.

Если они останутся в доме, то им придется сломать здание, чтобы навредить ей, но тогда пострадает и Гэвин. А без прочной структуры здания они были лишь

призраками.

– Гэвин, держись! – крикнула она. – Я иду к тебе!

В ответ раздался был приглушенный крик, и ненависть Дэлайлы к дому

увеличилась вдвое, даже втрое, – стала такой огромной, что превратилась в

неистовую ярость, пульсирующую в крови. У него во рту кляп, поэтому он не

мог говорить. Гэвин попал в ловушку Дома, который, как он всю свою жизнь

верил,  любил его.

– Ты  монстр,  – она подняла топор, замахнулась им так сильно, как только

могла, и вонзила его в стену.

Дом взвыл тысячей голосов, словно от боли и ярости, и в коридор влетел

ветер с такой силой, что Дэлайла чуть не упала, но она расставила ноги пошире

и сосредоточилась, шипя сквозь зубы. Потом замахнулась снова, больно

вывихнув плечо, и лезвие топора сломало пластик и дерево. Из стен хлынула

кровь и вывалились какие-то сгустки – иллюзия внутренностей, сердец и

кишок.

Сдавленно вскрикнув, Дэлайла отскочила и три секунды приходила в себя.

Это было не по-настоящему.

Насекомые ползли по ее шее и по лицу, но она закрыла рот и дышала через

нос:  это не по-настоящему, не по-настоящему. Дэлайла снова решительно и

свирепо ударила по стене.

Замахиваться топором было не так, как носить его. Он был очень тяжелым

и не сбалансированным из-за огромного лезвия на верхушке, но с каждым

ударом стена поддавалась, и наконец поток теплого воздуха подул в холодный

коридор.

В трещине появилось лицо Гэвина, рот его был закрыт тряпкой, видимая

часть лица была в пыли и засохшей крови, на щеках, носу и подбородке были

сотни царапин, но когда его ошарашенный испуганный взгляд встретился с ее

взглядом, Дэлайла подавилась всхлипом от отчаяния добраться до него.

– Держись, Гэйв! Я почти там. Держись. Я иду. Иду.

Он кивнул, глядя с мольбой, и исчез из поля ее зрения.

Трещина в стене разрасталась с каждым ударом, пока Дэлайле не начало

казаться, что ее руки вот-вот отвалятся, но дыра стала достаточно широкой, чтобы в нее можно было пролезть, продолжая уворачиваться от досок и

обрывков ковра, цепляющихся за ее ступни, ноги и руки.