Из другой половины дома доносился голос тещи. Джон взял себя в руки. Много он сделать не мог — даже если бы в комнате царил идеальный порядок, для Фрэн этого все равно было бы недостаточно, — но все же собрал страницы рукописи в стопки и убрал их, а заодно и принтер, в шкаф, после чего примял ногой мусор в бумажной корзине. И последний штрих — расправил на кровати покрывало, на котором еще оставался приличный слой кошачьей перхоти.

* * *

Избавить Аманду от Фрэн было нереально, попытка разбавить их компанию собственным присутствием могла только усугубить ситуацию, поэтому Джон «припарковался» в гостиной с Тимом, телевизором и бутылкой виски «Бушмилз». Вскоре по периметру гостиной принялась на карачках передвигаться Фрэн. Она скребла щеткой стены и плинтусы и пропорционально своим действиям жаловалась на скрипящие колени и бесхозяйственность дочери. Следом за ней, равнодушно водя по стенам комком влажного бумажного полотенца, двигалась Аманда. Ее пороки повергали мать в ужас. Что это за женщина, если она не может содержать комнату для гостей в порядке? И почему на кухонных полках нет салфеток? Фрэн обещала поставить нужное количество, коль скоро Аманду это не заботит. И только Господь Бог знает, откуда это взялось, если она сама всегда содержала дом в чистоте? Один раз, когда Джон был абсолютно уверен, что Фрэн стоит к нему спиной, он притворился, будто зевает, и прикрыл рот ладонью. Аманда в ответ приставила к виску указательный палец и нажала на спусковой крючок. Пребывая в тумане от виски, Джон преодолел запеченную картошку в сыре «Велвита», горку безвкусного зеленого горошка и свиные отбивные в панировке «Шейк–энд–Бэйк». Салат «Цезарь», залитый приправой от «Крафта», был тщательно избавлен от хрустящих беленьких листочков салата ромен, любимого салата Джона. Сама Фрэн поглотила три четверти корзинки с рогаликами, и все это время она без остановки брюзжала и поучала дочь. Аманде пора всерьез задуматься о своей жизни. Надо понимать — она не становится моложе. Теперь уже ближе сорок, а не тридцать, а у нее ни карьеры, ни семьи, о которых можно было бы говорить всерьез. Имела бы Аманда хоть что‑то, но у нее нет ни того, ни другого, во всяком случае, Фрэн не замечает. Да, она написала книжку, но теперь пришла пора подумать о будущем. Как ей только могло прийти в голову оставить мужа и переехать в Лос–Анджелес? Она закончит тем, что станет официанткой, именно так, а она уже не в том возрасте, чтобы столько времени проводить на ногах. Ей хоть известно, что в их семье все страдают варикозным расширением вен?

Джон с изумлением наблюдал за Амандой, которая на все нападки лишь вежливо отвечала: «Да, мама».

Когда Фрэн решила, что настало время убирать со стола, Аманда начала спокойно собирать тарелки. Тим Мэтью похлопал себя по животу, встал и лениво побрел в комнату с телевизором.

«Дай бог ему здоровья», — мысленно пожелал Джон и, едва в спешке не уронив стул, последовал за тестем.

* * *

Едва они уединились в своей спальне, защита Аманды из непробиваемой стены тут же превратилась в картонную упаковку для яиц. — Это невероятно, — простонала она, рухнув на кровать. — Они «заглянули» из Форт–Майерса. Как можно «заглянуть» из Форт–Майерса?

— Она не сказала, надолго они приехали?

— Нет, — в голосе Аманды послышалась паника.

— Я вылетаю завтра первым рейсом. Ты выдержишь?

— Не знаю.

— Сегодня ты была просто великолепна, — сказал он. — Как это у тебя получается? Правда, она умудряется ругаться с тобой и без твоего участия.

— Я просто отключаюсь. Во всяком случае, стараюсь, — напряженным шепотом ответила Аманда. — Это тяжело. Не знаю, насколько меня хватит.