Освещение было обманчивым. Мейсону пару раз померещилось, будто мелькающие кадры медленно движущейся толпы служителей церкви, скорбящих и устроителей похорон вдруг стали черно‑белыми. Нику показалось, что он видит людей в цилиндрах и жестких крахмальных воротничках. Скорбная процессия с черным гробом на пути к месту последнего упокоения, окруженная толпой плакальщиков в черных одеждах.

Мейсон протер глаза. Он знал: зрение тут ни при чем. Снова взглянув на процессию, он убедился, что в ней нет ничего необычного. Погибшая девушка заканчивала свой жизненный путь у края могилы.

Погода стояла какая‑то странная. Порывы ветра закручивали пожухлые листья среди могил, образовывая на траве замысловатые узоры, словно в калейдоскопе. Ветер этот, теплый и капризный не по сезону, нес с собой странный запах – слабый, но тошнотворный. И все же самое странное зрелище представляли собой девушки. Их было трое, оплакивавших свою усопшую подружку. Точнее, две девушки и одна женщина, ибо американка была на несколько лет старше сестры Мейсона и студентки из Мерсисайда. Но это не имело значения, так как их объединяли молодость, общее горе и принадлежность к студенческому братству. И все же Ник упорно продолжал считать, что их четверо.

Мейсону уже приходилось слышать о произвольном внимании. Эту чрезвычайно полезную дисциплину армейские психологи вбивали в головы тех, кому предстояло участвовать в боевых действиях. Природа беспорядочна по своей сути, а организованное поведение человека – нет. Члены ИРА хотели, чтобы окружающие считали их хладнокровные убийства стихийными проявлениями героизма, хотя все прекрасно понимали, что действия были заранее отрепетированы и доведены до совершенства. Развитие произвольного внимания помогало обнаружить ничем не примечательную машину, слишком часто мелькавшую в зеркале заднего вида или приветливого человека то и дело попадавшегося на пути. Оно помогало определить победителя в толпе людей у игрального автомата или угадать ключевое слово кроссворда. А еще оно помогало спасти свою шкуру.

Опыт подсказывал Мейсону, что в картинке на кладбище было что‑то неправильное, что‑то явно было не так. Но стоило ему пристально вглядеться в толпу скорбящих, как нечто важное тут же ускользало от него, словно растворяясь в жарком мареве. Что само по себе было странным. Никакого марева не было и в помине! Но были убитые горем члены семьи, напоминавшие ходячих мертвецов, был явно напуганный священник, и были служащие погребальной конторы, все как один занемогшие от неизвестной хвори. Вот и среди девушек маячила лишняя фигура. Мейсон рискнул пошевелить рукой, чтобы протереть глаза, воспалившиеся от пыли и листьев, которые швырял ему в лицо ветер. И вдруг он почувствовал, как земля под ним пульсирует, словно кто‑то хлопает в холодные ладони.

Ник никогда особенно не задумывался о смерти. Он убил трех человек в Ирландии и еще двух в Центральной Америке. И ни об одном из них ни разу даже не вспомнил. В Колумбии он попал в засаду, устроенную боевиками Медельинского картеля. Тогда их полк помогал янки решать проблемы с наркодельцами. Мейсон ходил в атаку и был дважды ранен. Все было просто: или убьешь ты, или убьют тебя. Но Северная Ирландия – особый случай. Эта провинция вела гнусную, затяжную, зачастую невидимую войну. Нику не в чем было себя упрекнуть. Его даже наградили медалью. И за все это время совесть ни разу не напомнила о себе. Мейсон мог честно сказать, что никогда и ничего не боялся.

Зато теперь страх не отпускал его. Душил. Мейсон снова взглянул туда, и в тускло мерцающем свете ему померещилась упряжка всхрапывающих лошадей с черными плюмажами на голове. Лошади везли дроги со стеклянным гробом. Ник моргнул – и видение исчезло, но земля под ним по‑прежнему содрогалась, словно там шла какая‑то своя жуткая внутренняя жизнь.