«Но чего я добьюсь, стерев это сообщение? Выиграю лишний час счастливого неведения? И не такие, как я, вступали с этим в противоборство, и что с того? От него нигде не скроешься».

Приняв наконец решение, Пол стал уговаривать себя отойти от окна, как вдруг телефон за его спиной зазвонил.

Ситон не шевельнулся. Он дождался, пока дребезжание утихнет, и только тогда обернулся, подошел к телефону и прослушал сообщение:

«Здравствуй, Пол. Я должен кое‑что сказать тебе по поводу дома Фишера».

Голос принадлежал Малькольму Коуви.

Обстановка гостиной была скудной и унылой. В нее в числе прочего входили два кресла. Ситон тяжело опустился в одно из них. Коуви молчал, видимо, для создания должного эффекта. Хотя, скорее всего, он просто давал Ситону возможность оправиться от шока. Вот уже двенадцать лет, как Пол не встречался с Коуви и не получал от него вестей. А теперь всего в девяти словах тот выложил суть дела.

«Извини за беспокойство, но у меня действительно нет выбора. Я, возможно, как и ты, был уверен, что от того места давно и камня на камне не осталось. Но оказалось, что это не так. Пару недель назад там побывала группа студентов».

«Их туда заманили», – мысленно возразил Ситон.

На другом конце линии у Коуви играла музыка. Определенно Гендель с его характерными паузами. Затем там все стихло. У Ситона же звуковое сопровождение составлял шум машин и отдаленный рев идущего на посадку «Боинга‑747».

«Одна из студенток уже мертва. Остальные находятся в жутком состоянии. Всего их там было четверо».

«Пятеро», – подумал Ситон.

«Пятеро, – добавил Коуви, – если считать преподавателя, который вроде бы их курировал. Именно этот придурок и отвел их туда».

Ситон сжал голову руками.

«Пол, ты мне нужен. Ты им нужен. Сейчас нет времени на отговорки. – Коуви помолчал. – Тут неподалеку, почти у твоего дома, есть бар с несуразным названием».

«Бар «Занзибар», – мысленно добавил Ситон.

«Занзибар», – усмехнулся Коуви. – Кто бы мог подумать, Пол? И это в Саутуорке!»

Но мысли Ситона уже были далеко, в доме Фишера.

«Давай встретимся там сегодня часов в восемь. Пол, прошу тебя, приходи! Ради бога, приходи!»

Ситон выбрался из кресла, думая о том, что Бог вряд ли имеет какое‑то отношение к тому, что когда‑то происходило в имении Клауса Фишера и в стенах его мрачного дома. Пол вернулся к окну и посмотрел на часы. Циферблат вспыхнул в сиянии уличных огней. Некоторое время Ситон безразлично прислушивался к вою проносящихся внизу машин. Стрелки показывали без четверти восемь.

Честно признаться, в этой жизни ничего его особенно не держало. Он жил на съемной квартире в многоэтажке, провонявшей жареным луком, застарелой спермой, мышиным пометом и сыростью. Он ездил на метро на работу в Британский музей, где ему платили сущие гроши – несколько сотен фунтов в месяц за сбор сведений, которым слишком ленивые писатели не хотели себя затруднять. У него не было ни персонального компьютера, ни кредитной карты, ни приличного костюма. У него не было даже телевизора. Единственное развлечение – подержанный кассетный плеер с развала на Лоуэр‑Марш‑стрит. Но и плеер Ситон не слишком часто слушал, так как сохранившиеся у него записи будили невыносимо тяжкие воспоминания.

Пол включил плеер и поставил «Everything But the Girl». Услышав первую песню альбома группы «Эдем»,[2] он опустился на колени, закрыл лицо руками и горько заплакал от жалости к себе. Он прятался в нежно любимом им квартале, памятном по дням юности. Он укрывался в нем потому, что когда‑то обрел здесь веру в себя. И счастье.