– Если ФБР вобьет себе в голову, что ты комми, – цедил он сквозь зубы, – тебе больше нигде не дадут взрывчатых веществ и отберут карточку предпринимателя. А без нее ты не сможешь купить динамит нигде на территории США. Кроме того, ты можешь рассчитывать на этих парней в синих костюмах – они обязательно шепнут на ушко твоим нанимателям, что ты потенциальный враг системы и что было бы безответственно подпускать тебя к взрывчатым веществам, даже в рамках обычного развлекательного фильма. Ты останешься без работы.

Он был прав, Сара не могла этого отрицать. После пожара опекун передал ей своих клиентов, и теперь она организовывала взрывы машин и зданий для небольших кинокомпаний. Сцены всегда были примерно одни и те же: ее просили что-нибудь взорвать…

«Побольше огня, побольше дыма, побольше предметов, взлетающих на воздух… короче, ты понимаешь, о чем речь. Нужно произвести впечатление!» – повторяли режиссеры. И каждый раз ей приходилось объяснять им, что придется снимать в замедленном режиме, потому что настоящий взрыв происходит за долю секунды. Едва успеешь заметить, а все уже кончилось!

Это была одна из первых заповедей, которую внушил ей Зейн, ее опекун:

– Взрывы, которые не спеша добираются до неба, извергая красивое пламя, ты сможешь увидеть только на экране. На самом деле их не существует. Если хочешь дать зрителю полную картину, придется мухлевать. То же самое с попаданием пули. Никто никогда не поднимает фонтанчики пыли, выстрелив в землю из пистолета, это самая большая глупость, которую только можно себе представить. Только вот режиссерам это нравится, так что приходится делать.

Сара пила чай с большим количеством сахара и молока. Образы из сна продолжали неотступно преследовать ее. В глубине души настойчиво стонал голос матери: «Они меня убили… » Откуда это множественное число? Сара ничего не знала. Иногда она говорила себе, что Лиззи пытается подать ей знак с того света, навести ее на след, но это было глупо. Когда Сара заводила об этом разговор со своим опекуном, старик замыкался в себе.

– Не стоит говорить об этом, – вздыхал он. – Слишком давно все это было. И потом, что ты действительно помнишь? Ты была чересчур маленькой. Если бы ты не проводила столько времени, смотря фильмы, где снималась твоя мать, то давно забыла бы ее лицо и голос. Или я ошибаюсь?

Нет, он не ошибался. Из детства у Сары сохранились расплывчатые, нереальные образы, которые она, возможно, сама себе придумала, вдохновясь увиденными по телевизору сиенами. Психоаналитик заговорил было о антазматическом воссоздании. Как бы то ни было, в течение этих лет Сара собрала воображаемый альбом, где ее мать ставила на стол в гостиной именинный торт или заставляла ее примерить платье, которое сшила сама. (Там была еще сцена, где они обе танцевали в патио под звуки джаза, вырывавшиеся из механического пианино.)

Перелистывая страницы этого сборника иллюзий, Сара сознавала, что жульничает. Ей случалось узнавать тот или иной эпизод из черно-белого фильма. Декорации, предметы – все было фальшивым. Она склевала их там и сям – из «Призрака мадам Мюир», или из «Лауры», или…

Сара снова осознала это совсем недавно, во время повторной передачи, увидев знаменитые стенные часы в «Лауре» – те самые, в который Клифтон Уэбб прячет орудие преступления. Именно они находились в гостиной в «ее» воспоминании о дне рождения.

На самом деле она ничего не помнила – все придумывала, рассказывая себе разные истории.

Сара выплеснула остатки чая в раковину, и тут зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Сара Кац? – произнес на другом конце провода голос с легким акцентом, выдававшим принадлежность говорившего к членам «Лиги плюща».