Медоточивым голосом он продиктовал ей адрес в Беверли-Хиллз, который Сара записала на блоке желтых стакеров.

Она подумала, что речь скорее всего пойдет о фейерверке, который придется организовать на холмах. Ее часто просили о такого рода услугах. Заказчики иногда выдвигали самые экстравагантные требования: вспышки должны выписать их имя на небе или нарисовать лицо…

Эти фантазии хорошо оплачивались, и у нее не было сил отказаться.

Вода наконец стала прозрачной. Сара приняла душ, избегая смотреть на свое тело. Она надела легкое голубое платье – ненавидела «мужской» стиль: рубаху дровосека, джинсы, ботинки строителя – и вывела из гаража «форд» 1933 года цвета электрик, на который в 1946-м был установлен восьмицилиндровый мотор.

Через десять минут она ехала в направлении пустыни.

2

Сара углубилась в Малдунский каньон, оставив позади резиденции, кричавшие о вкусах своих хозяев: небольшой замок, греческий храм, ранчо, дом в норвежском стиле – и пересекла черту, где трава уступала место пыли. Криво повешенная табличка известила ее, что она на свой страх и риск въезжает на непатрулируемую дорогу.

Огромный ангар Тимоти Зейна стоял именно здесь, посреди ничейной территории. Его окружал неправдоподобный хлам: наполовину разобранные грузовики, небольшие личные винтовые самолеты, джипы без колес, школьные автобусы ярко-желтого цвета. Присмотревшись, можно было различить затерянные посреди этого кладбища автомобилей византийские портики, дорические колонны, огромные изображения античных божеств. Пыль, покрывавшая каждый предмет, придавала этим каркасам вид ископаемых.

Сара направила машину внутрь ангара, чтобы укрыться от солнца. В полутьме семидесятилетний старик в ирландской каскетке, украшенной клевером и лирами, балансировал на кресле-качалке. Его можно было бы принять за дублера Мики Руни – эдакий старик-мальчишка, чье лицо, казалось, могло выражать только радость. Его морщины были расположены таким образом, что он выглядел смеющимся, даже когда бывал грустен. Благодаря этому он заслужил прозвище Улыбающийся Тим. Он же настаивал, чтобы его называли по инициалам – T. Z. – Тизи. Единственной его одеждой был комбинезон армейского шофера, один из тех, что морские механики прозвали ползунками.

– Она снова мне приснилась, – прошептала Сара, заглушив двигатель.

Зейн, поморщившись, выбрался из кресла.

– Это нормально, – сказал он. – Приближается годовщина ее смерти. Тут ты ничего не можешь поделать.

Сара выбралась из машины, подхватила садовый стул и уселась перед столом из облупившегося железа. Переносной холодильник, полный пивных бутылок, стоял на полу. Кивком головы Тизи предложил ей угощаться, но она отказалась.

Сара бегло осмотрелась. Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, она различала старый кинопроектор, который ее опекун забрал из предназначенного на слом кинотеатра на Сансете. Большого размера экран, приобретенный при сходных обстоятельствах, сплошь закрывал одну из стен ангара. Это пространство Тимоти Зейн называл своим «драгоценным театром». И именно здесь, посреди пустыни, Сара тысячу раз пересмотрела пять фильмов, в которых снялась ее мать, Лиззи Кац.

– Она преследует меня неотступно, – вздохнула Сара. – И тем не менее я уверена, что она меня не любила. Я ее разочаровала. Я была недостаточно красива… недостойна ее.