Овсяница снова остановился, и на миг показалось, что это все. Но вот он дерзко вскинул голову и продолжил:

«Жаль, не знаю, сколько вас осталось. Хочется думать, что опоздавших не очень мало, хотя куда вероятнее, что Горечавок истребили поголовно. Пусть это наивно и глупо, но я надеюсь, что меня слышат уцелевшие шаттерлинги, и обращаюсь к ним. Отныне факел, который зажгла Абигейл, нести вам. Это огромная ответственность, какой на вас прежде не возлагали. Не подведите!»

Голова Овсяницы поникла; запись остановилась, потом перемоталась к началу, на случай если понадобится просмотреть обращение снова.

Мы просмотрели, стараясь не упустить ни одной мелочи.

— Не верю! — выпалил Лихнис, когда обращение закончилось. — Это подделка. Кто-то сумел послать фальшивый сигнал бедствия и изобразил Овсяницу.

— Зачем разыгрывать такой спектакль? — возразила я, похолодев при мысли, что наше будущее только что стало намного страннее и страшнее, чем несколько минут назад, но не потеряв при этом способности рассуждать здраво.

— Чтобы дотянуться до нас, конечно же! Чтобы мы не появились на сборе. Недоброжелателей у нас предостаточно. Кое-кто с удовольствием организует наше отсутствие.

— Кто посмеет говорить от имени Овсяницы без его разрешения? Он сам послал это сообщение или поручил тому, кому доверяет.

— Он нас ненавидит! У него миллион причин подложить нам такую свинью.

— И рисковать отлучением? Раз сообщение широковещательное, значит его получит каждый опаздывающий на сбор. Зуб на нас Овсяница, может, и имеет, но мстительностью не страдает, а глупостью и подавно. — Я откашлялась. — У меня те же мысли