— Все дело в проклятых яйцах, и ни в чем другом, — сказал майор, осторожно поднося к носу этот оставшийся нетронутым деликатес. — Какого черта ты продолжаешь покупать яйца у этой поганой старой нечестивицы, Полл Дилани?
Майор наклонил рюмку, и яйцо шлепнулось в полоскательницу.
— А может быть, и вправду дело в яйце, — отозвалась бедная миссис Мак, силясь улыбнуться, — но мне уже лучше.
— Ничего подобного, мамуськин, — нетерпеливо вмешалась Магнолия. — Вот идет через улицу Тул, давай я его позову?
— Ни за что на свете, Мэгги, дорогая. Придется ему заплатить, а где взять деньги?
Майор не слышал и к тому же закашлялся. Вспомнив, что собирался сообщить что-то старшему адъютанту, он сдернул с крючка шпагу, нахлобучил треуголку и в одно мгновение исчез.
— Платить Тулу? Ну вот еще! Ерунда, мамуля. — И Мэг приподняла оконную раму. — С пробуждением вас, доктор!
— Кто это там запел на насесте? Добрейшего вам утра, очаровательная мисс щебетунья, — отозвался медик.
— Что привело вас сюда в час завтрака и куда вы держите путь? Глупенький гусенок, ты куда бредешь спросонок?
— Наверх, в светелку моей дамы.{94} — Тул помахал рукой и галантно заулыбался. — Отворите только дверь.
— А новость вы слышали?
Доктор оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и подошел к дому вплотную, под самые горшочки с геранью, стоявшие на подоконнике.
— Мисс Чэттесуорт, да? — спросил он приглушенным голосом.
— Чтоб ей было неладно — нет, не она. Вы помните мисс Энн Марджорибанкс, которая останавливалась прошлым летом в доме Дойла, у мельниц? С нею была мать, толстая женщина с пуделем, и… помните?
— Да, как же, она еще наряжалась, когда выступал оркестр, в цветастое муаровое платье, — отозвался Тул; он всегда уделял долю внимания и уголок памяти женским туалетам, — броское такое — помню.
— Да, ничего себе. Так это о ней.
— Что с ней?
Тул изо всех сил потянулся к цветочным горшкам.
— Поднимитесь, и я вам расскажу.
Мэг закрыла окно, лукаво подмигнула Тулу, и тот живо вскарабкался по лестнице.
Рассказ мисс Магнолии был, как всегда, выразителен: она то понижала голос до шепота и тянула доктора за воротничок, то заливалась хохотом. А маленький Тул стоял, заложив руки в карманы и позвякивая мелочью, рот его был открыт, глаза выпучены, на разрумянившемся лице застыла усмешка. Последовала еще одна история, и вновь хихиканье.
— Ну а что же с этой долговязой жердиной Герти Чэттесуорт, с этой ведьмой? То есть пусть бы она отправлялась на своем помеле хоть с луны паутину обметать{95}, но почему бы об этом не послушать. — И мисс Мэг навострила уши.
— Так вот — клянусь Юпитером! — говорят… — но имейте в виду, мне об этом ничего не известно, и, клянусь, я этому не верю, — говорят, однако же, что она выходит замуж… за кого бы вы думали?
— За старого полковника Блая из склада боеприпасов, а может быть, за доктора Уолсингема, — со смехом вскричала Мэг, — кто помоложе, те поостерегутся, будьте уверены.
— Ха-ха! Да вы провидица, мисс Мэг, не иначе. Он не молод — тут вы правы, — но богат — клянусь Юпитером, богат! Нет предела его… Но что вы скажете, если это мистер Дейнджерфилд?
— Дейнджерфилд? Ну что ж, — она выдержала небольшую паузу, — он для этого достаточно уродлив и стар, но большим богатством тут не пахнет. Если он хотя бы наполовину так богат, как говорят, то, чем угодно клянусь, он пойдет к алтарю никак не с этой каланчой. |