В один из тех мерзких снов, что преследовали Стерка по ночам, проник, вероятно, отзвук проповеди доктора Уолсингема. Стерку почудилось, что хорошо знакомый оживленный голос Тула выкрикнул у него под окном: «Что там делает этот грязный нищий? Тьфу, да от него несет падалью, ха-ха-ха!» Выглянув во сне из окна гостиной, Стерк увидел, что какой-то жалкий попрошайка клянчит милостыню у двери холла. «Эй вы там, сэр, что вам нужно?» — громко спросил хирург, охваченный непонятным страхом и отвращением. «Он потерял последний шиллинг в великом октябрьском банкротстве», — отозвался у него за спиной голос Данстана, а в обратившемся в его сторону землистом лице нищего Стерк узнал свои собственные черты. «Это же я, — проговорил он с ругательством и от ужаса пробудился, не помня, где находится. — Я… я умираю».

«Октябрьское банкротство, — произнес про себя Стерк. — Это все из-за беспрестанных мыслей о треклятом счете, и о ремонте у старого Дайла, и об аренде».

В самом деле, хирургу предстояло бурное плавание, а грозные октябрьские шторма сулили почти неминуемое крушение; в одиночестве нес он страшную вахту — с горящими щеками, сжимая неверной рукой штурвал — и стоически полагался на удачу; он надеялся вопреки всему, что скалы растают, морские глубины вытолкнут утопающего; можно назвать чудом, что он не прыгнул за борт, дабы охладить голову, умиротворить сердце и обрести спокойный сон.

Он принимался суммировать все, что предстоит выплатить в этом проклятом месяце, — а Стерк уже стоял на краю его зияющего провала; потом подсчитывал каждый пенни своих ближайших доходов и прикидывал, что можно спасти и выжать из сбежавших и обанкротившихся должников; их он проклинал сквозь зубы на чем свет стоит, лежа в постели и сжимая кулаки, а бедная маленькая миссис Стерк, ничего не подозревавшая об опасности, после вечерней молитвы почивала рядом сном праведницы. Затем Стерку обыкновенно приходила мысль, что, получи он вовремя место управляющего, все бы уладилось: на следующий день после назначения он мог бы взять в долг 200 фунтов; а кроме того, нужно поднажать и расширить свою практику. Просто смешно, что этот маленький мерзавец Тул обслуживает лучшие здешние семейства и стоит на пути у такого человека, как он; а что касается Наттера — лорд Каслмэллард не хуже его знает, что Наттер неспособен управлять имением, а он, Стерк, способен,  и у Наттера нет детей и никого нет, а у него  — семеро! Стерк мысленно пересчитывал их со стоном. «Что с ними станет?» Наттер будет требовать арендную плату с ножом к горлу, а Дейнджерфилд не сможет его осадить, даже если захочет (а захочет ли, черт возьми? Стерк никому не доверял); а лорд Каслмэллард, этот беспутный себялюбец, укатил в Париж, оставив дела в руках бестолкового старого злыдня, который ни перед чем не остановится, только бы его разорить.

После этого Стерк принимался прикидывать, не удастся ли одолжить 100 фунтов у генерала, — он делал это раз по пятьдесят в сутки и неизменно приходил к тому же выводу: «Нет, черт его дери, генерал слабак, подкаблучник, на все спрашивает разрешения у сестры, а она меня терпеть не может». Он думал затем: «Можно бы обратиться к лорду Каслмэлларду — еще не поздно — и попросить на месяц или два отсрочить платеж, но если старый змеюка проведает, что я задолжал хотя бы два пенса, должности мне не видать как своих ушей, да к тому же — ей-богу! — вряд ли он станет вмешиваться».