— Ступай наверх, я сам здесь присмотрю, — сказал Наттер, обращаясь к Бетти. И говорил и выглядел он очень странно и казался необычайно взвинченным.

Видя, что хозяин настроен грозно и решительно, Бетти не стала медлить и вышла. Дверь комнаты была двойная — такие делались в старину в домах с толстыми стенами, — Наттер резко захлопнул одну дверь, а затем вторую. Честная служанка задержалась в холле и, надо сказать, только что не приросла ухом к двери, но так ничего и не узнала.

До ее слуха доносился неразборчивый разговор, крики, рыдания и снова звуки речи. Затем дверь внезапно распахнулась, и из гостиной вышла Мэри Мэтчуелл; глаза ее сверкали, бледные губы кривила презрительная, победная усмешка; бросив на служанку наводящий трепет взгляд, она скрылась в своей карете.

Наттер высвободился из рук своей несчастной супруги; она душила его в объятиях, рыдала и выкрикивала:

— О Чарли, дорогой… Хороший мой, миленький Чарли… Какой кошмар! — И так далее.

— Бетти, позаботься о ней, — только и бросил Наттер; он проговорил это сурово, со спокойствием отчаяния, но в глазах его горело мрачное бешенство.

Он вошел в маленькую комнату по другую сторону погружавшегося уже в сумрак холла, закрыл за собой дверь и запер ее изнутри. Отчасти это объяснялось тем, что ему не хотелось больше разговаривать со своей женой, которая непрестанно вскрикивала и заливалась слезами. Наттер бывал с женой по-своему очень добр и сердечен, но все же никоим образом не годился в няньки, особенно когда она билась в истерике.

Наттер вышел в холл с бюваром в руках.

— Могги, — произнес он тихо, заметив в темноте у подножия лестницы другую служанку, — вот, возьми этот бювар и отнеси его в спальню; это для госпожи; скажешь ей, когда представится случай.

Девушка поспешила в спальню, но бедняжка миссис Наттер ничего не понимала и говорила совершенно бессвязно; ей, по-видимому, стало не лучше, а хуже.

Наттер стоял один в холле, заложив руки в карманы, спиной к двери, из которой только что появился, и на лице его покоилась та же мрачная, недобрая тень.

— Ну вот… Стерк все же своего добьется, — пробормотал он.

Как раз напротив, на стенной панели, висели его седельные пистолеты; Наттер заметил их не сразу, хотя смотрел прямо на них: не останавливаясь на грязной деревянной панели, его взгляд проникал сквозь стену, за три сотни миль. Но когда он наконец увидел пистолеты, он так же негромко прорычал:

— Я согласен подставить свой лоб под одну из этих пуль, только чтобы другая досталась ему.

И Наттер кратко, но крепко проклял Стерка. Затем Наттер похлопал себя по карманам, как делают обычно перед уходом, дабы убедиться, что ключи и все прочее на месте. По лицу Наттера было видно, однако, что его мысли сейчас заняты чем-то другим. Наттер уставился вниз; казалось, им владела глубокая тревога и рассеянность; через некоторое время он снова поднял глаза на висевшие перед ним пистолеты — холодные… и пригодные ко всему. Наттер сорвал со стены один из них, взвесил его в руке и вновь погрузился в размышления, а тем временем то открывал, то закрывал полку{123}; под эти щелкающие звуки он долго и напряженно грезил неизвестно о чем, затем наконец пробудился, вернул пистолет на стену, где висел парный, и огляделся.

Дверь наружу была открыта, как ее оставила Мэри Мэтчуелл. Наттер задержался на крыльце; сверху слабо доносились истерические вопли его несчастной супруги. Он пробыл здесь долго и не заметил, как в холл проник через заднюю дверь подручный доктора Тула, приставленный к ступке и пестику; мальчик вошел потихоньку и сел. Он ждал, чтобы ему вернули пустой пузырек в обмен на другой, наполненный весьма приятным питьем, который он только что принес; бедная миссис Наттер питала слабость к лекарствам, хотя, по счастью, не поглощала и половины того, что ей доставляли на дом.