— Раньше не могла, — говорит мама: — было очень много больных.

— Давай ужинать, — говорит Катя. — У меня всё тёплое, всё в печке…

— Давай, — говорит мама, — я очень проголодалась…

А потом, если только мама не очень устала, она садится за рояль, который вместе с ними приехал в этот маленький, тихий городок.

Мама играет что-то очень грустное и нежное. Кажется, Чайковского. А Катя, снова забившись в уголок дивана, и слушает и не слушает, вся погружённая в чтение, вся захваченная удивительными приключениями благородного и смешного рыцаря Дон-Кихота…

Но больше всего она помнит ту ночь, ту страшную ночь в начале войны, когда они потеряли друг друга…

Вот оно, лицо её мамы, таким она его видела последний раз: бледное, как мел, расширенные глаза, и шепот, полный ужаса:

— Боже мой, Катя… Ты ещё дома?

Мама трясёт её за плечо. А Катя никак, ну никак не может проснуться. Такой сон напал на неё! Это потому, что последние ночи совсем не приходилось спать. Всё время тревоги, всё время налёты, всё время в бомбоубежище… И только сегодняшний вечер она наконец никуда не ушла. И так сладко уснула, сразу за все бессонные ночи.

Конечно, она дома. Где же ей быть ещё, если не дома?

— Ты всё не приходила… всё не приходила… не приходила, — тёплым, сонным голосом, еле внятно шепчет Катя, привалившись к маме.

Но мама всё сильнее трясёт её за плечо:

— Катя! Катя, проснись же!.. Что с тобой делается? Разве не прибегала Настасья Ивановна?

Настасья Ивановна — это санитарка из хирургического отделения.

Нет. Катя ничего не знает. Может, и прибегала. Может, и стучала. Но она так крепко спала!

Да, да, конечно стучала. Но во сне ей показалось, что это опять бомбёжка, опять где-то рвутся снаряды.

Но почему у мамы такое лицо?

— Боже мой, Катя, очнись же!.. Что мне с ней делать?

Но Катя уже не спит. Она вскочила с дивана. Она смотрит на маму, вся замирая от холодного ужаса.

Фашисты? Фашисты…

И вдруг мама говорит совершенно спокойным голосом:

— Был получен приказ эвакуировать город, и мы все уезжаем. Катя, слушай… Я могу быть с тобой одну минуту. Возьми этот чемоданчик. Тут всё: деньги, документы, твои вещи. С собой я тебя взять не могу: я везу тяжелобольных. Беги на школьный двор. Оттуда уходят наши последние машины. Я обо всём условилась, со всеми договорилась. Тебя ждёт Вера Петровна. Ты будешь с ней. Завтра я тебя разыщу… Катя, ты слышишь меня? Катя…

— Мама…

Как прижались бы они друг к другу, если бы знали, что видятся последний раз!..

И вот Катя одна, без мамы, бежит по улице прямо на школьный двор. В руке у неё чемоданчик.

Луна огромная и холодная. Сегодня полнолуние. Свет её, будто ледяной, красит всё в белое. Кате кажется, словно за одну сегодняшнюю ночь поседели и деревья и трава… И город весь притих, приникнув к земле, съёжился перед надвигающейся бедой…

Есть ли на улице люди или кругом пусто? Катя не видит и не знает. Она только бежит, бежит, бежит скорей на школьный двор.

Вот зелёный забор. Сейчас он не зелёный, а чёрный… Вот здесь они всегда с мамой переходили на другую сторону улицы… И Катя перебежала через дорогу.

Вот тут жила её самая лучшая подруга Леночка. Иногда Катя заходила за Леночкой, и они вместе бежали в школу.

Леночка со своими давно уехала. Заколочены двери и окна ее дома. Только одно почему-то открылось настежь, и несколько вазонов с увядшими цветами стоят на подоконнике…

Теперь недалеко.

Уже видны больничные ворота.