Изменить размер шрифта - +
Говорить в присутствии этих людей. А почему, он не знал. Наконец он поднялся в Йолинсборг. В полном одиночестве бродил он по комнатам. Дом располагался на вершине холма, поэтому он до самого вечера был освещен солнцем. Солнце пробивалось в окна, оставляя разноцветные узоры на стенах. Все здесь дышало миром. Фантастически красивый дом! Трудно поверить, чтобы Сольвейг хотела покинуть его. Второй, новый, этаж был построен с расчетом на множество постояльцев. Он напоминал гостиницу. Через Эльдафьорд не проходили никакие дороги, здесь был тупик. Какое жуткое слово, тупик! Откуда он узнал об этом?

Вид со второго этажа был великолепным. Некоторое время Эскиль был поглощен созерцанием. Ой! Коровы давно уже загнаны в хлев. И внизу, возле забора, стоит маленькая фигурка Ингер-Лизе. Судя по всему, она давно уже ждет его. Девушка, с которой у него была назначена встреча!

Что бы там ни говорили про Эскиля, а обещания свои он всегда выполнял. Этому его научили с раннего детства его родители.

Сбежав вниз по ступеням, он стал спускаться к усадьбе. С молодыми дамами мужчины не ведут себя столь небрежно! Он пытался оправдать себя тем, что у него не было при себе часов и поэтому он не знал, когда коровы будут подоены, так что увидел, что животные в хлеву, слишком поздно. И прошло уже столько времени!

Запыхавшись, он подбежал к ней. Ингер-Лизе искоса посмотрела на него. Он заметил, что она была красиво одета — на ней был передник и яркая шаль поверх темного платья из домотканной материи.

— Прости за опоздание, — на одном дыхании произнес Эскиль. — Ты давно ждешь?

— Нет, я только что пришла.

Будто бы! Она стояла здесь по меньшей мере полчаса!

Он был по-своему тронут ее попыткой казаться светской дамой.

Что он должен был сказать ей? У Эскиля не было опыта по части молоденьких девушек. Пара маленьких приключений, одно в Гростенсхольме, другое в Кристиании — вот и все. И то, что последнее из них длилось почти полгода, объяснялось тем, что они очень редко виделись. Оно заглохло само по себе из-за недостатка взаимопонимания.

Но все это было так давно, совершенно в другой жизни, в других условиях — до тюремного заключения.

Теперь Эскиль был взрослым. Трезвым, лишенным иллюзий — или, по крайней мере, он должен бы быть таким. Тем не менее, в нем много еще было мальчишеского, была в нем еще беспомощная неуверенность. Вот как сейчас.

— Я-я-я… очень хотел бы поговорить с твоим отцом…

— Уже? — кокетливо наклонив набок голову, спросила Ингер-Лизе. Черт побери! Эскиль был раздосадован.

— Да, о некоторых бумагах… Он дома?

Бумагах? Конечно, он дома, но… Ингер-Лизе сначала почувствовала замешательство, потом скисла. На это она не рассчитывала. Мало того, что он опоздал, так он еще начал говорить о каких-то бумагах! Тогда как ей пришлось улизнуть из дома, чтобы встретиться с ним!

Эскиль чувствовал свое ничтожество: ее взгляд говорил ему, что он свалял дурака. И еще какого!

Однако в дом его впустили. Крестьянин удивленно откинулся на стуле, так что заскрипела спинка, и рассудительно произнес:

— Да, да. Конечно, у меня есть записи истории Эльдафьорда, но не полный комплект.

— В самом деле?

— Да, этот Мадс Йолинс забрал все, что касалось Йолинсборга и рода Йолина. И вскоре после этого он умер, и больше я не видел этих бумаг. Да мне они и не нужны.

— А вы не спрашивали о них у Терье Йолинсона? Или у вдовы Мадса? Сольвейг?

— Нет, мы не общаемся с живущими наверху. Мы живем здесь согласно заветам Бога. А со шлюхами мы не разговариваем. Но она наказана за свое поведение. Ничто не скроется от взора Господня. Он обрушил свой гнев на ее потомство, чтобы она помнила о том, что является вдовой Мадса и матерью его ребенка.

Быстрый переход