Серджо с горечью заметил:

— Ничего не ответила. Ты посмотрела на меня молча. Я погладил тебя по щеке, вот так.

Он поднял руку и погладил Джорджию по лицу, она не противилась и пристально, широко раскрытыми глазами, смотрела на него…

— Не так, — сказал Серджо. — Ты опустила глаза. Опусти глаза. У тебя было выражение безграничной нежности. Вот так, хорошо.

Он увидел, как она опустила глаза, и тогда в порыве отчаяния ему показалось, что это то далекое мгновение, которое он пережил три года назад, и ему безумно захотелось поверить, что это и в самом деле то самое мгновение всепоглощающего чувства, вновь найденное в потоке времени таким, каким оно было, и перенесенное в настоящее. Он тихо произнес:

— Ты опустила глаза, потом подняла руку. Вот так, молодец. Взяла мою руку и на мгновение прижала ее к лицу. Вот так, правильно. Потом повернула ее и поцеловала ладонь. И все это — не открывая глаз.

Он помнил, что тогда он наклонился и обнял ее. Так началась их любовь, и вновь у него появилась надежда, что благодаря этому мгновению, так совершенно воспроизведенному, все повторится, как будто и в самом деле не прошло столько времени. Но Джорджия оттолкнула его руку и встала:

— Не могу больше. Довольно, довольно, довольно!

Серджо, растерянный, тоже встал с дивана.

— Тогда это было прекрасно, а теперь просто неприятно. Не могу понять, зачем ты заставляешь меня разыгрывать эту комедию. Может быть, ты надеешься начать все сначала? В таком случае ты ошибаешься. У меня нет ни малейшего желания.

— Нет, — сказал Серджо, — я не хочу начинать все сначала. Это было бы уже что-то другое, я же хочу именно того, что было, и ничего другого. Я заставил тебя повторить, как ты говоришь, комедию, потому что хотел вновь пережить то далекое мгновение. Может быть, это было самое прекрасное мгновение в моей жизни.

— Оно ушло навсегда и никогда больше не вернется, — уже не так резко, почти с сожалением произнесла она, подойдя к окну, и стала глядеть в него.

— Но я не могу себе представить, что оно ушло. Оно здесь, у меня в памяти, живое, настоящее. Это мгновение должно повториться.

Женщина медленно повернулась и с сочувствием посмотрела на него:

— И именно тебе приходится говорить мне это, а ведь как раз ты так хорошо объяснил мне в тот день, что такое подделка. То мгновение тогда стоило миллионы, миллиарды, оно было дороже всех сокровищ мира. Но то, что мы проделали сегодня утром, это подделка, цена которой — несколько лир. Разве не так?

Она отошла от окна и, похлопывая себя по ноге длинными черными перчатками, которые держала в руке, направилась к двери.

— Я уже не та, какой была в то утро, и ты не тот, что прежде. Мы оба другие. И потом мы совсем не актеры, которые в совершенстве могут повторить какую-нибудь сцену. Даже если бы мы и были ими, то для кого нам играть? Для самих себя? Актеры играют не для себя, а для публики. До свиданья.

Серджо ничего не ответил и подошел к окну. Майский ветер, веселый и порывистый, шевелил листву глицинии, совсем как в то утро. И все могло бы быть, как в то утро. Дверь за его спиной закрылась.

Тревога

_{Перевод Я. Лесюка}

Лоренцо остановил машину и повернулся к юноше.

— Ну так как, поднимешься наверх или будешь дожидаться здесь?

Тот пожал плечами, и на губах его появилась наглая и ленивая усмешка:

— А зачем я туда пойду? Чего я там не видал!

Лоренцо, не говоря ни слова, с минуту смотрел на него. Это красивое и порочное лицо — необыкновенно смуглое, с черными блестящими глазами, величиной и разрезом напоминавшими женские, с коротким чувственным носом, с мясистыми и припухшими яркими губами — будило в нем отвращение; с удивлением он спрашивал себя: как умудрялись родители ничего не замечать? Ведь это лицо кричало.