— Вы видели его в шестидесятой? — спросил блондин тягучим голосом, с заметным диалектным акцентом. — Но ведь его там уже нет.

— Вот видишь, мама! — воскликнул Джироламо.

Мать сделала ему знак помолчать и снова обратилась к служителю.

— Мы пришли, чтобы взять его.

— Да, но, так как прошли положенные три дня и сверх того еще два дня, мы… — Блондин, видимо, подыскивал слова, чтобы как-то смягчить ответ, но потом решил сказать правду: — Мы отправили его в газовую камеру.

— Но мы же сказали, что придем за ним!

— Да, синьора, вы это сказали, а сами столько дней не показывались! А у нас порядок строгий.

— Сколько же вы их уничтожаете за неделю? — прервал отец, подходя и предлагая блондину сигарету.

Тот поблагодарил, взял и, сунув ее за ухо, ответил:

— Ну, штук десять, пятнадцать.

Джироламо не понял и спросил с глубокой тревогой:

— А что такое газовая камера?

Мать поколебалась, но потом ответила сухо и назидательно:

— Так как бродячие собаки разносят ужасную болезнь — бешенство, их убивают. Помещают в газовую камеру, и там они умирают без всяких мучений.

— И черный грифон умер?

— Боюсь, что да, — ответил отец, положив ему руку на плечо.

Они направились к выходу. Мать сказала Джироламо:

— Сегодня здесь нет ни одной собаки, которую мне хотелось бы купить. Но на днях мы приедем сюда снова и тогда выберем, хорошо?

Джироламо ничего не ответил. Он думал о дворняжке, которая совала ему в руку свою лапу. Но теперь-то он понимал, что ему никого не удастся спасти: ни ее, ни какую-нибудь другую собаку. Он чувствовал, что весь мир охвачен непреодолимым беспорядком и непостижимой эгоистической беззаботностью. Они перешли улицу и подошли к машине.

— Из-за ваших собак я потерял все утро, — сказал отец, открывая дверцу. — Теперь я должен мчаться на службу.

— Я так и знал, что нужно было пойти позавчера, — неожиданно сказал Джироламо. — Я ведь говорил, мама! Я вчера приходил к тебе в комнату и позавчера и говорил, что надо пойти.

Тон сына, казалось, удивил мать, и она строго ответила:

— Да, ты приходил, но тогда я идти не могла, потому что устала и хотела отдохнуть.

— Почему, мама, почему ты тогда не пошла?

— Я тебе уже ответила. Потому что спала.

— Да, ты спала, мама, ты спала! — И Джироламо внезапно зарыдал так громко, что отец, который уже собирался включить скорость, заглушил мотор и сказал:

— Ну-ну, не плачь. На следующей неделе мать подыщет тебе другого щенка.

Но Джироламо все твердил и твердил громким голосом, который удивлял его самого:

— Ты спала, мама, ты спала, ты спала!

Заводя мотор, отец повторил:

— Ну-ну, не плачь! Мужчины не плачут!

А мать заметила:

— Ребенок определенно нездоров. Он стал слишком нервным.

И машина умчалась.

Повторение

_{Перевод Т. Монюковой}

В лифте Джорджия, опустив глаза, забилась в угол; Серджо сказал:

— Не делай такого лица. В конце концов то, о чем я тебя прошу, сущий пустяк. Потом мы расстанемся и никогда больше не увидимся.

Джорджия ответила:

— Это не пустяк. Мне тоже жаль, что между нами все кончено. Но мне кажется, просто жестоко притворяться, что все начинается сначала. Только тебе могла прийти в голову подобная мысль.

Лифт остановился, и они вышли на площадку.