Но, хотя рыбацкий жеребец явно имел где-то в прошлом породистые корни, да и сейчас оставался весьма крепок, под седлом ходить не привык и от всадника норовил отступить. Пришлось оруженосцу держать коня под уздцы, пока дворянин, ступив в стремя, пытался с помощью раба подняться наверх - но сил раненого и сноровки взятого в поход монастырского раба на это не хватало.

    -  Прослав, Харитон, помогите! - позвал в помощь соседей Бронислав.

    Сервы неспешно выбрались из саней, благо обоз все равно стоял, а лошади отогревались под попонами, оставили поводья, подошли ближе, скинув с голов кожаные чепцы, низко поклонились:

    -  Чего желаете, господин барон?

    -  Вы меня знаете? - удивился дворянин.

    -  Из Сапиместки мы, - отважно высказался Харитон. - Вы к нам часто наезжаете.

    -  А, понятно, - кивнул де Толли. - Помогите в седло подняться.

    Совместными усилиями дворянина удалось-таки поднять на спину жеребца. Он с облегчением ухватил поводья, собрал их в кулак.

    -  Зря вы, господин барон, - не удержавшись, покачал головой Бронислав. - Коли без доспеха в седло не сесть, так лучше и вовсе несколько дней полежать.

    -  Чтобы де Толли в боевом походе в повозке отлеживались? - гордо вскинул подбородок рыцарь. - Да мои деды в гробу перевернутся! За последнюю тысячу лет такого ни разу не случалось!

    Прослав только головой покачал и зашагал к своим саням. Мертвых крестоносцев уже сложили вместе с мясом, причем три телячьих полти кнехты перекинули из саней Бронислава к нему. Серв спорить не стал, а лишь подумал, что не мешало бы забросать их сеном - авось забудут. Бомбардиры про мясо не думают, а кашевары про повозку с бомбардой тем более могут и не вспомнить. Он скинул попону с Храпки обратно в сани, на туши, и тряхнул поводьями, одновременно помогая кобылке тронуться, потянув сани за полоз вперед:

    -  Н-но, пошла!

    Лошадка на удивление легко сдвинула груз, и Прослав с облегчением опрокинулся в повозку - на ходу не страшно.

    Оруженосец барона тем временем вел жеребца рыцаря под уздцы, не обгоняя обоза, но и не отставая от него. Дворянин, оставшийся без тяжелой кирасы и без копья, неустойчиво покачивался в седле, словно оказался в нем впервые в жизни.

    -  Не доедет никуда барон, - покачал головой серв. - Как есть, не доедет. Хотя и гордый. Умрет, но ко мне не ляжет.

    К Прославу, на свежее сено, между бомбардой и тремя шматами заиндевевшей телятины, барон Аугуст Курт Михаил де Толли действительно не попал. Его положили к Харитону, среди мешков с ячменем.

    Потому, как примерно через два часа пути он начал клониться вперед, и в конце концов тяжело шмякнулся с седла вниз.

    Сервы перепугались сильно, остановили сани и, забыв про лошадей, кинулись к дворянину, подняли на руки, отнесли на мешки, укрыли большущим овчинным тулупом, который рыбак взял ради трескучих зимних холодов, но пока обходился.

    -  Никак, помер барон?

    Оруженосец, на время забыв разницу в происхождении и положении своем, выхватил меч, поднес клинок к губам господина. Промороженная сталь подернулась легкой дымкой.

    -  Жив, - с облегчением кивнул воин и размашисто перекрестился. - Видать, кровь все еще сочится, вот и слабеет. Коли сегодня не спечется, к утру преставится. А перестанет истекать - за неделю на ноги станет.