…молодой человек, вы никогда не должны забывать о том, кто вы есть. Равно как и о том, что есть ваш долг…

— Ульрик, прости, если когда-то я была чересчур строга к тебе, — ее голос вдруг изменился, стал мягче, и болезненные хрипы почти исчезли. — Все, что я делала или говорила, было подчинено одной цели — защитить тебя, Дориана и Эмили. Я боялась, что мой сын… или твоя мать… взрослым свойственно отравлять своей ненавистью детей. Или надеждами. Желаниями.

…я не желаю больше слышать подобного, Ульрик. Ты должен любить свою сестру. Ты должен уважать своего брата. Ты должен…

— Я понимаю, бабушка.

— И я прошу у тебя прощения за новую боль, которую собираюсь причинить.

А может, она вовсе не больна? Притворяется, стремясь отсрочить неизбежное? Ульрик запутался.

— Ольга не может вступить в брак. Ольга уже замужем.

— Что?!

Старуха подняла руку, и Ульрик, подчиняясь, сел.

— Около четырех лет тому… шестнадцать — возраст глупостей. Иные можно простить, я знаю. Другие — слишком… серьезны. Сядь рядом. Тяжело говорить.

Ульрик снова подчинился. Ее близость пугала. И пытаясь перебороть давний страх, Ульрик нашел иссохшую и какую-то влажную ладонь.

…руки в красных перчатках будто в крови. Щелкает веер пастью сказочного зверя. И пластины слоновой кости подобны зубам.

— Молодой человек, мне сказали, что вы вели себя недопустимо дерзко.

— Простите, бабушка.

— Вы и в самом деле раскаиваетесь?

— Нет.

Внутри Ульрика все сжимается, потому что теперь его точно выпорют. И он перестает дышать, когда ее рука касается волос. Шелк холоден, а рука тепла. Пальцы скользят по волосам, и эта нежданная ласка пугает больше ожидаемого наказания.

Ульрик осторожно сжал пальцы, неестественно тонкие, со вздувшимися суставами и поседевшими когтями.

— Ты хороший мальчик. И Дориан. И Эмили. Вы — все, что осталось от рода Хоцвальдов.

Ульрик кивнул: он помнит.

— Тот мальчик тоже был хорошим. У них с твоим отцом были дела… кажется, Сэдди его учил. Еще говорил, что мальчик очень талантлив. И рекомендации писать собирался. А он вдруг исчез. Ненадолго. Когда же появился, они с Сэдди поссорились. Кричали. Громко. Я слышала. Поняла.

Она закашлялась, разбрызгивая кровь. И Ульрик понадеялся, что захлебнувшись кровью, старуха умрет, избавив его от необходимости принимать решение.

— Тот мальчик и Ольга сбежали в Гретна-Грин. И обвенчались. Пуфферх опоздал.

Это неправда! Ольга бы сказала.

— Он не пожелал смириться. Забрал дочь. Заплатил священнику, чтоб уничтожить запись в книге. А мальчику велел исчезнуть. Пригрозил убить. Пуфферх думал, что никто не узнает…

…никто бы не узнал, если бы не одна болтливая старуха, которая слишком задержалась на этом свете.

— …мальчик искал помощи. Получил отказ. Исчез.

…и Пуфферх решил, что затея удалась. Он долго ждал, прежде чем выпустить Ольгу в свет. И ожидание оправдалось. В мире довольно титулованных дураков.

— Он мог погибнуть. Тогда Ольга вдова, — сказал Ульрик, глядя в глаза той, которую снова ненавидел.

Или нет?

— Мог. Или затаится. Он выйдет и потребует вернуть жену. И суд встанет на его сторону. А ты, Ульрик Хоцвальд, будешь выглядеть смешно.

Весьма возможно.

— Ольгу обвинят в двоемужестве. Твой брак признают незаконным. А детей назовут бастардами. Разорви помолвку.