С другой стороны к трактиру примыкал грязноватый домишко, куда Персиваль и направился. Горбуна, попытавшегося было заступить путь, Перси схватил за шиворот и, хорошенько тряхнув, поинтересовался:

— А не подскажете, милейший, вы тут карликов не видали?

Фразочка сама с языка слетела, и Перси восхитился тому, до чего ладною вышла.

— К-карликов? — переспросил горбун, зеленея собою. — К-каких к-карликов?

— Любых. Одного. Бакстером звать.

Перси достал из кармана монету и прижал к носу горбуна, уповая, что здравый смысл вкупе со златолюбием возьмут верх над упрямством, и бить морду не придется.

Перси слишком устал, чтобы морды бить.

— В-видал, — ответил горбун, кося на монету. — В… в домике он. С девкой. И еще с одним. Здоровый. Здоровей тебя будет.

Ну это навряд ли.

Уродца Перси выпустил, а черному ворону, устроившемуся на крыше, пригрозил кулаком. Ворон раззявился и хрипло каркнул:

— Неве-Р-мо-РР!

— Это мы еще посмотрим, — ответил ворону Перси, пинком вынося дверь. — Стоять! Именем Святого Клирикала!

Хлопнуло ветром, опрокинуло свечу. А следом в Персиваля полетела лампа. Еле-еле уклонился. Лампа ударилась о стену и разбилась, выплеснув масло.

— Стоять!

Что-то ударило по ногам, норовя опрокинуть, и завизжало, когда Перси отвесил пинка.

Масло занялось. Полетели синие хвосты пламени, заплясали, цепляясь за стены.

— Сгорите нахрен! — предупредил Персиваль, отступая к порогу. — Или выползайте, или я…

Грохнул выстрел. Пуля вошла прямехонько над головой, выбив из стены щепу и мелкую искру. Перси присел и попятился к двери. И остановился, когда сзади на плечи легли чьи-то руки.

— Не дури, — тихо сказал Перси, чувствуя, как уходит из-под ног земля. Шея захрустела, а жесткие пальцы промяли горло, норовя переломить кадык.

Вот же…

Перси попытался вывернуться или хотя бы пнуть того, который сзади. Не дотянулся. А он и вправду здоровущий урод! И сейчас задушит Персиваля.

Или шею свернет.

Тетушки расстроятся. А Дорри один не справится.

Дорри не понимает, до чего все серьезно.

На синие хвосты пламени легло покрывало. Откуда-то издали донесся хриплый вороний хохот, а Персиваль понял, что умирает. Было обидно.

— Нет! Джованни нет! Брось! Фу!

Поздно, милочка. Кажется, все.

Минди вымещала раздражение на ведре. Пустое, оно было поставлено в каморку для естественных надобностей, однако же годилось и для пинания. Ведро подпрыгивало, позвякивало и скребло днищем о камень.

Дура! Какая же она дура! Распелась соловьем, расхвасталась. А этот слушал, кивал, поддакивал, да еще фразочки свои то и дело вворачивал, по которым выходило, что Минди все верно делает.

А она и делала!

Вот только в мастерскую его приглашать не следовало.

— Знающим людям надо держаться вместе, — в который раз передразнила Минди, пнув уже не ведро, но толстенный прут. И женщина, что-то писавшая в углу подвала, обернулась, пригрозив Минди пальцем.

— Угомонись.

— Меня искать будут! — предупредила Минди, понимая, что врет.

Кто будет? Летиция Фаренхорт? Да она, небось, уже написала папеньке гневливое послание с подробненьким рассказом о побеге Минди. И значит что? А то, что Минди сама виновата!

Дура!

— И выкуп… если вам нужен выкуп, то… скажите сколько.